Отношения между новым султаном и василевсом сложились самые теплые. Мехмед называл св. Мануила II «своим отцом» (император действительно был уже очень немолод), подтвердил за Византией права на Фессалоники и Юго-Восточную Фракию, а всем независимым правителям в Греции обещал твердый мир. Только Венеция, пренебрегшая помощью Мехмеду во время войны с Муссой, оказалась обиженной вниманием. Наступили мирные и спокойные дни, первые за последние полстолетия. Святой Мануил II решил объехать все свои владения и постараться вдохнуть в них жизнь. Не спеша, император посетил Фасос, Фессалоники, Эвбею и Морею, восстанавливая повсеместно порядок и приводя к ответственности местных правителей и чиновников. В 1415 г., когда император пребывал в Фессалониках, он похоронил бывшего василевса Иоанна VII Палеолога, скончавшегося в городе в эти же дни. На его место царь поставил своего сына Андроника Палеолога, но и тот вскоре умрет в молодом возрасте[789].
На Коринфском перешейке император за 2 месяца восстановил стену — император и его ближнее окружение надеялись найти там приют в случае падения Константинополя. Почти 2 года василевс провел в Морее, восстанавливая эту область и наводя порядок. Старых чиновников, которыми было недовольно население, он освободил от должностей и отправил для суда в столицу. С латинянами заключил мирные договоры, а старого врага Кентуриона Цаккарию заставил признать себя сюзереном.
Хотя после императора Михаила VIII Палеолога никто из Римских царей всерьез не пытался навязать церковную унию, контакты между обеими центрами христианской цивилизации продолжались, что следует отнести исключительно к инициативе Византийских царей. Не стал исключением и св. Мануил II Палеолог. Уже на Соборе в Констанце в 1414 г., о котором пойдет речь ниже, присутствовал 21 представитель василевса и Константинопольского патриарха. В 1415 г. посол императора св. Мануила II Эвдемон, примкнувший к греческой делегации на Соборе в Констанце, по прямому поручению царя обсуждал с Римской курией вопрос об унии. В ответ василевс в 1418 г. получил благосклонное послание папы Мартина V (1417–1431), в котором понтифик предлагал обсудить вопрос об унии еще раз. Царь не остался безучастным и в том же году направил от себя и патриарха новое посольство с предложением созвать новый Вселенский Собор, но обязательно в Константинополе[790].
Как и все Палеологи, св. Мануил вовсе не отрицал возможности унии с Римом, хотя и не торопил события. Для него, как, впрочем, и его предшественников, уния являлась средством получения помощи Запада. Не случайно своему сыну он давал такой наказ: «Всякий раз, когда турки начнут нас тревожить, сразу же отправляй посольства на Запад, предлагай заключить союз и как можно дольше затягивай переговоры. Турки настолько боятся этого союза, что образумятся. И все же союз не будет заключен, поскольку латинские народы враждебны к нам»[791].
К слову сказать, 1418 г. был богат на события. В этом году Константинополь опять посетила чума, унесшая множество жизней, включая представителей царственной семьи и Орхана, сына султана Сулеймана. Этот юноша, некогда отправленный в византийскую столицу в качестве заложника, жил в царском дворце и воспитывался вместе с царевичем Иоанном Палеологом. Он быстро приобщился к христианской культуре и испытывал устойчивое желание принять Таинство Крещения. Однако св. Мануил II Палеолог опасался исполнить просьбу турецкого юноши из-за возможных осложнений отношений с соотечественниками принца. Но когда во время чумы Орхан смертельно заболел, император не стал упорствовать и, осознавая, что его отказ может стать причиной вечного проклятия, дал согласие стать крестным отцом умирающего турка. Принц принял Таинство Крещения, а на следующий день скончался. Его похоронили в Студийском монастыре[792].
Надежды на скорую помощь со стороны Запада и годы мира оживили культурную жизнь Римской империи. Как будто старое время византийской пышности на миг вернулось в XV столетие. Двор св. Мануила II блистал литературными талантами и философами, ученые готовили и представляли василевсу докладные записки с предложениями об устроении Пелопоннеса. Кипели диспуты, оживилась хозяйственная и финансовая жизнь. Казалось, протянись это время еще немного, и Римская империя, как и раньше, восстановит свои увядающие силы. И в самом Константинополе разом все изменилось. Женщины из знатных семей покровительствовали наукам и заботились о чистоте греческого языка. Иностранцы любили направлять своих детей в византийскую столицу для получения образования и первого «выхода в свет». Конечно, в народных массах чувствовалась обреченность, но и здесь особым шиком считалось подчеркнуть свою ортодоксию, строгое Православие[793].
790