Когда умер ее тесть, император св. Мануил II, царица решилась бежать из Константинополя. Она тайно договорилась с генуэзскими моряками и Галата пообещала предоставить ей судно на безвозмездных началах. Об этом узнали константинопольцы и, не поняв, в чем дело, в ярости едва не взяли штурмом Галату, полагая, будто их законную государыню пытаются украсть. Этот эпизод наглядно свидетельствует, каким авторитетом в народе пользовалась латинская царица. С большим трудом император Иоанн VIII Палеолог успокоил подданных и дал жене спокойно отплыть на родину. Там она приняла монашеский постриг и окончила свои дни в монастыре в 1431 г.[803]
Император святой Мануил II имел шестерых сыновей, каждый из которых мог стать преемником царской власти после правящего василевса. Но, конечно, Иоанн VIII Палеолог сам мечтал о сыне и наследнике престола. Кроме того, в понимании византийского общества царю не пристало долго ходить холостым. А потому начались спешные поиски новой невесты. Выбор на этот раз пал на царевну Марию, дочь Трапезундского императора Алексея IV (1417–1447). Трапезундские девушки вообще славились красотой, а Мария была особенно хороша собой. Нельзя было забывать и о близости интересов императорского дома Палеологов и Великих Комнинов, царствующих в Трапезундской империи. В августе 1427 г. Мария Комнин прибыла в Константинополь, а в сентябре была торжественно отпразднована свадьба и коронация молодой императрицы.
Царица была верхом совершенства: красивая до умопомрачения, она отличалась замечательным характером, сочетая благочестие с ловкостью и какой-то юношеской удалью. Ее с такой же легкостью можно было увидеть в храме на Литургии, как и в седле, где она сидела не хуже заправского кавалериста. Император был по-настоящему счастлив[804].
С учетом того, что несколько самых опасных лет царь св. Мануил II Палеолог провел за границей, деятельность его сына нельзя признать малобеспокойной или неэффективной. И легко понять, почему престарелый василевс в 1421 г. именно Иоанну VIII передал полновластное управление Византийской империей, объявив его соправителем. Впрочем, справедливости ради следует сказать, что покойный император иногда высказывал и оправданные сомнения в способностях сына справиться со сложными ситуациями. Уж слишком смелым и решительным бывал иногда Иоанн VIII Палеолог перед лицом опасности. Своему доверенному лицу св. Мануил II Палеолог как-то сказал: «Мой сын подходит для василевса, но не нынешнего времени. Ибо видит и замышляет великое, но такое, чего требовали времена благоденствия наших предков, а не сегодняшний день, когда дела у нас обстоят так, что не василевс требуется нашему государству, а хозяин. И я боюсь, как бы из-за его замыслов и предприятий не произошло разрушение этого дома»[805].
Начало самостоятельного правления нового Палеолога, как традиционно повелось, пришлось на непростое время. С первого же дня император Иоанн VIII был вынужден признать себя вассалом султана Мурада II и играть в полное подчинение османам без каких-либо надежд на помощь со стороны латинян. Миллионный некогда Константинополь вмещал теперь в своих стенах не более 50 тысяч жителей, из которых значительная часть являлась этническими турками или латинянами. Торговля полностью принадлежала венецианцам и генуэзцам, финансы девальвировали ужасающими темпами, денег не хватало даже на храмы, и множество церквей стояло в запущенном состоянии. Голод стал постоянным спутником жизни константинопольцев, а, кроме того, город трижды посещали убийственные эпидемии чумы. Войска почти не было, и лишь единственная надежда, благодаря которой столица ромеев еще держалась, — крепостные стены по-прежнему гордо и грозно возвышались над сушей и морем[806].
Европа без былого энтузиазма взирала на результаты турецкой экспансии. Одна Венеция, отстаивая собственные торговые интересы, продолжала воевать с турками, но после неудачного нападения на Галлиполи и республиканцы посчитали за благо заключить в 1426 г. мирный договор с османами. Его едва ли можно назвать равноправным — чтобы сохранить за собой купленные у византийцев Фессалоники, венецианцы согласились выплачивать султану Мураду II дань в размере 100 тысяч аспров ежегодно.