Все же несколько противников унии попытались незаметно уехать из Италии, в том числе св. Марк Эфесский, его брат Иоанн Евгеник и митрополит Ираклийский. Но беглецов спешно вернули слуги царя, поскольку без них, как местоблюстителей патриарших кафедр Востока, никакой Вселенский Собор становился невозможным. В результате святитель был обязан присутствовать на Соборе, но каждое его выступление предварительно обсуждалось с Иоанном VIII Палеологом[846].
Проблема усугублялась известием о готовящемся нападении турок на Константинополь. Из византийской столицы пришли панические слухи, вынудившие царя обратиться к папе с просьбой о военной помощи. Положение греков было отчаянным, и император поставил ультиматум: если нападение турок будет отбито, то он подпишет соединительную грамоту, в противном случае данный результат для папы не гарантирован. По счастью, падения Константинополя не произошло, и Собор продолжил свою работу[847].
Новое заседание открыли не в храме Св. Георгия Победоносца, а в папских палатах. Кардиналы объяснили, что в противном случае (почему-то) честь и достоинство понтифика пострадают. Выступили первые ораторы, и слово вновь предоставили св. Марку Эфесскому. Тот без обиняков начал речь с обсуждения вопроса о Filioque и потребовал публично зачитать определения Вселенских Соборов, в которых звучала истинная редакция Символа Веры. Возникла длительная дискуссия — латиняне никак не желали читать вселенских определений, что вполне понятно. У пап уже настолько укрепилась мысль о непогрешимости Римского епископа и его главенстве даже над Вселенскими Соборами, что обращение к ним, как последним критериям истины, в значительной степени подрывало тот авторитет Апостольского престола, каким его желал видеть сам папа и Римская курия[848].
Наконец, латиняне сдались, и св. Марк Эфесский, в единственном лице представлявший учение Восточной церкви, аргументированно доказал отсутствие Filioque в древнем Символе Веры. Никакие аргументы латинских богословов, включая кардинала Иулиана и Андрея Родосского, не могли устоять против «железной» логики святителя и его эрудиции. После нескольких дней споров стало ясно, что латиняне безнадежно проигрывают эту партию, а потому вскоре они предложили оставить вопрос о Символе Веры и обсудить сам догмат об исхождении Святого Духа от Отца и Сына. Напротив, представители византийской делегации воодушевились и решили добить оппонента устами святителя.
Между тем было понятно, что при продолжении этой линии объединительный Собор становился невозможным, а его определения (если даже их примут) никогда не будут реципированы Западной церковью. Но ведь Собор созывался не для того, чтобы переспорить латинян, а с целью создания почвы для объединения Церквей. Это в старое время, когда власть Римского императора распространялась на всю Кафолическую Церковь, а Рим, как правило, выступал в качестве защитника Православия, можно было спорить с оппонентами, будучи уверенным, что царский закон и соборный орос сделают свое дело. К сожалению, теперь ситуация была совершенно иной, и приходилось спорить не с арианскими епископами, а с самой авторитетной и древней кафедрой Кафолической Церкви. И политическая власть Византийского императора на нее никак не распространялась.
Необходимо было найти разумный компромисс, и теперь уже императору пришлось приложить множество усилий для того, чтобы приостановить своих архиереев. Он предложил грекам согласиться с предложением латинян и прекратить споры о Filioque, а в последующем диспуте с католиками о догмате постараться переубедить их. В принципе это было разумно: цель достигалась, но мягкими средствами, не отталкивающими латинян от Восточной церкви. Неожиданно Константинопольский патриарх выступил категорично против этого предложения василевса. Смысл его доводов сводился к следующему: если мы побеждаем латинян в этом вопросе, то зачем сознательно лишаться преимущества? Император продолжал настаивать, и его поддержали Виссарион Никейский и Исидор, митрополит Московский и всея Руси. Все же царю Иоанну VIII Палеологу удалось убедить остальных архиереев, и вскоре патриарх оказался в почти полном одиночестве. Было решено оставить споры о Символе Веры и переключиться на обсуждение вероучительного догмата[849].
846
847
849