И вновь неожиданно для греков в последнюю минуту папа едва не сорвал унию. Когда дело дошло до утверждения соборных актов, латиняне потребовали поставить имя понтифика раньше императора. Царь напомнил, что созыв Вселенского Собора всегда являлся прерогативой Римских императоров, но папские легаты возражали, что это — первый Собор из всех Вселенских, на котором апостолик присутствовал лично. А потому, дескать, его имя должно быть впереди. Палеолог заметил, что, конечно, деньги на «командировку» византийцам дал папа, но без царского разрешения или приказа ни один восточный патриарх и епископ никогда не прибыл бы в Италию. Увы, папа оставался непреклонным, и императору пришлось уступить. Трудно не заметить, что за счет таких небольших, но крайне обидных для византийского сознания «побед» Римский престол убивал существо примирительного процесса, раздувая огонь из искры[860].
Уния была заключена, и оценка ее не так однозначна, как это зачастую пытаются представить. Учтем несколько важных обстоятельств. Никоим образом унию нельзя считать капитуляцией византийцев перед латинянами. С точки зрения церковных полномочий права папы, задокументированные на Соборе, в действительности выглядят не столь внушительно. Хотя понтифик и признан главой Кафолической Церкви, но император назван «его сыном», что свидетельствует о сохранении традиционных полномочий Римского царя в Восточной церкви и значительно микширует главенство понтифика[861].
Интересный момент: когда Евгений IV предложил императору свою кандидатуру на вдовствующую Константинопольскую кафедру, царь резко возразил, что выбор столичного патриарха — не дело папы. Как уже говорилось, василевс отказал понтифику и в возможности выдачи на его суд св. Марка Эфесского. Напомним, что папа и император подписали соборные акты сообща, как равные, и они же вместе председательствовали на Соборе. Кроме того, конциляризм имел еще столько сторонников, что папа Евгений IV просто побоялся настаивать на категоричных формулировках, способных обострить вопрос между ними и Римским епископом[862].
Не все однозначно и по вопросам богословия. Хотя греки и требовали от латинян непременного следования старым правилам и догматам, но согласились на то, чтобы опустить некоторые спорные вопросы. Равным образом поступили и латиняне. Поэтому справедливо суждение, что Ферраро-Флорентийский Собор был результатом двустороннего компромисса, к которому так стремился император Иоанн VIII Палеолог. И если бы не последующие трагические события, а также непоследовательность Рима в деле реализации унии, ее судьба могла быть гораздо перспективнее[863].
Но в то же время уния являла образец компромисса не вполне адекватного: очевидно, византийцы оказались куда уступчивее, чем латиняне. Понятно, что в условиях еще не прекратившегося «Великого раскола» Западной церкви папа Евгений IV очень желал закрепить в догматах настоящего, как ему казалось, Вселенского Собора свое главенство. В глазах всего Запада подписи восточных епископов и Византийского императора под этим каноном казались гораздо внушительнее, чем просто латинских архиереев. Но следует помнить, что догмат о папской власти в таких широких пределах, как он был сформулирован в Ферраро-Флорентийском оросе, не был еще утвержден даже в самой Западной церкви. И, конечно, этот факт оказался чрезвычайно болезненным для Константинопольского патриарха и восточного клира[864].
Собор наконец завершил свою работу, и все греческие епископы постепенно разъехались. Многие так и не получили обещанного содержания от папы. Василевс в этом отношении был куда благороднее. В благодарность за оказанные ему услуги и радушный прием император пожаловал Флоренции права и привилегии по продаже шерстяных изделий и тканей. Кроме того, в Константинополе флорентинцам была безвозмездно передана церковь Св. Петра и церковный дом. С тех пор в византийской столице возникла самостоятельная флорентийская колония, имевшая прямые связи с родиной и организовавшая морское сообщение Константинополь — Флоренция[865].
860
861
862