Музалон, однако, всегда отличался проницательностью, а потому поспешил созвать совет, на котором предложил выбрать достойного человека, которому был бы готов передать опекунство над юным императором. С ответной речью выступил Михаил Палеолог, счастливо спасшийся от неминуемой гибели вследствие смерти Феодора II и освобожденный из темницы. Он заявил, что никто не в состоянии найти лучшего опекуна мальчику-царю, чем это сделал покойный государь: «Ведь ты и по достоинствам выше других, и по уму, в котором нет недостатка, над всеми первенствуешь. Итак, властвуй, пекись и о царе, и о делах Римской империи. Мы с удовольствием последуем за тобой, ибо не всем же начальствовать, не всем повелевать — многоначалие есть безначалие». Закончив, Палеолог окинул взором зал, стараясь увидеть не согласных с его мнением. Таковых не нашлось — напротив, все присутствующие в третий раз подтвердили слова присяги и собственные клятвы, и каждый призывал Небесные кары на свой род, если нарушит их. Успокоившийся Музалон направился в Магнезию, пригород Никеи, где располагался царский дворец, и начал заниматься обычными государственными делами[220].
Но эта счастливая картина длилась недолго. Когда на 9 день после кончины императора Феодора II Ласкариса военачальники и вельможи собрались в монастыре Спасителя в Созандрах, где находился прах царя, в храм, где совершалась поминальная служба, внезапно ворвались солдаты с обнаженными мечами. Они вошли в Святой алтарь, где несчастный опекун искал спасения, и изрубили в буквальном смысле слова на куски Георгия Музалона, двух его братьев и секретаря, которого ошибочно приняли за другого человека. Как рассказывают, этими солдатами были наемники-латиняне, а убил Музалона некто Карл, осмелившийся войти в Святой алтарь и совершить в нем святотатство — ни один византиец на это, конечно, не рискнул. Ошалевший народ толпами повалил из храма, по полу которого и стенам обильно текла кровь[221].
Прошло несколько дней, патриарх Арсений долго и безрезультатно размышлял над тем, кому можно было бы перепоручить управление государством вместо погибшего Музалона. Ситуация складывалась очень непростая: при мальчике-царе находилось много представителей знатных фамилий, каждый из которых начинал осторожно заводить разговоры о своей персоне, как потенциальном опекуне Иоанна IV. Здесь были Кантакузены, Стратигопулы, Ласкарисы, Ангелы, Нестонги, Тарханиоты, Филантропины, и каждый из них имел родственные связи с прежними царями и нынешним императором.
Но один человек, очевидно, имел некоторые преимущества — Михаил Палеолог. Отличаясь приятной наружностью, веселым характером, щедростью, неоднократно отличившийся на полях сражений, он слыл кумиром аристократов и простых никейцев. А также являлся неформальным главой аристократической партии, с которой Феодор II Ласкарис так долго и жестоко воевал. Михаил происходил из царского рода — его бабушка приходилась дочерью Алексею III Ангелу и впоследствии была выдана замуж за Алексея Палеолога, получившего почти царственный титул деспота. Авторитет Михаила Палеолога был таков, что сам патриарх Арсений доверил ему ключи от царской казны и делился своими тайными мыслями о грядущих судьбах Римского царства[222].
Являясь сам по себе обеспеченным человеком, Палеолог теперь получил возможность использовать еще и средства казны для собственных целей, щедро подкупая клириков из числа ближайшего окружения патриарха и вельмож. И когда на тайных совещаниях вновь и вновь вставал вопрос о кандидатуре будущего опекуна, с уст епископов и монахов все чаще стало срываться имя Михаила Палеолога. Так и решили, а патриарх утвердил результаты общего избрания.
Здесь возникла интересная сцена: узнав о принятом решении, Михаил Палеолог неожиданно заупрямился и отказался принимать в свои руки бразды правления Римским государством, ссылаясь на клятву, которую он дал покойному Феодору II Ласкарису. Палеолог был совсем не глуп и думал не только о сиюминутных благах, но и дальних перспективах. Уже тогда он втайне замыслил покуситься на царскую власть, а потому хотел обеспечить легитимные основы своего будущего царства. Естественно, эти мысли не высказывались вслух, и все выглядело как действительное нежелание со стороны Михаила Палеолога идти на клятвопреступление. Делать нечего, патриарх и синод составили письменный акт о том, что Палеолог освобождается от клятвы, и не только не даст ответа на Страшном Суде Христовом, но и, напротив, заслужит особую благодать Божью за то, что стал спасителем «христоименитого народа»[223].
220
221
222