В 1266 г. начался Собор, на котором рассмотрели дело патриарха, обвиняемого, в частности, в разрешении уже покойному Иконийскому султану Кылыч-Аслану IV, когда тот с посольством был в византийской столице, входить в Святую Софию во время Литургии. Хотя многие знали, что турок принял Таинство Крещения, но промолчали, поддерживая обвинение. Арсения пригласили явиться на судилище, тот отказался, ответив, что отвергает Собор, созванный велением царя; за что был лишен патриаршества и отправлен в монастырскую обитель. Новым Константинопольским патриархом по приказу императора избрали его давнего сторонника и друга Германа (1266–1267), епископа Адрианопольского[277].
Нужно отдать должное благочестию и смирению патриарха. Узнав о приговоре, Арсений воздал благодарение Богу и сказал своим клирикам: «Дети, Божьей воле нужно повиноваться. Простим друг другу обиды. Охотно ухожу, куда угодно Богу, вы же проверьте книги и ризницу, чтобы не сочли меня святотатцем. Эту одежду, книгу и три золотых, заработанных мною перепиской, беру с собой». Он приготовился и ожидал приказа императора, чтобы удалиться в ссылку в Прикониссу под надзор царской стражи[278]. Моментально вокруг личности опального патриарха образовалась оппозиция, во главе которой стоял епископ Андроник, человек желчный и самолюбивый, монах Иакинф из Никеи и сестра императора инокиня Марфа. Ее дворец стал настоящим центром оппозиции.
Вскоре открылся и заговор, участником которого являлся придворный сановник Франгопул. Провели тщательное расследование — царя очень интересовал вопрос: не состоял ли ненавистный ему Арсений в числе заговорщиков? И хотя тот оказался чистым от подозрений, схваченные заговорщики под пытками оговорили бывшего патриарха. Но общественное мнение настолько было за Арсения, что Палеолог, желая исправить впечатление от ложных обвинений, моментально прекратил по нему разбирательство, передал старцу много денег и прислал ему трех монахов для утешения и бесед[279].
Однако патриаршество Германа продлилось недолго: щедрый и открытый, небезуспешно пользующийся правом печалования пред царем, он быстро снискал «дурную славу» человека, уважающего императора — «высочайший» уровень общественного сознания! Германа откровенно ненавидели и постоянно сравнивали — естественно, не в его пользу — с прежним патриархом, в котором усматривали прирожденную солидность и самостоятельность. Хотя, как выяснилось, для умиротворения Церкви патриарх Герман был не вполне удачной кандидатурой, по крайней мере царь надеялся с его помощью решить свою главную проблему — получить прощение. А вслед за ним и признание, наконец, безусловным священноначалие его императорского сана. Но время шло, а желанное событие все не наступало.
Император требовал объяснений, но Герман уклонялся от них. Истина вскоре открылась — выяснилось, что и в глазах патриарха Германа Михаил VIII Палеолог совершил тягчайший грех, подняв руку на помазанника Божьего, прирожденного Римского царя Иоанна IV Ласкариса. И грех этот так силен, что лично он, «Вселенский патриарх», не может простить его перед Богом — это выше его сил. Прощение выглядело бы бесчестием перед Богом, преступлением перед Церковью, и Герман никогда не отважится на это. Ведь существуют грехи, отмаливать за которые виновника берутся лишь столпы Православия, святые старцы, десятилетиями подвязавшиеся в пустынях и там совершавшие духовный подвиг. И грех Палеолога — из их числа.
Этот момент очень важен, и его нельзя пропустить как рядовой случай. Для оценки монархического сознания византийского общества отказ двух патриархов снять отлучение с царя — блестящее свидетельство глубокой религиозности и все еще сохраняющегося подлинного благочестия греческого общества. Правда, лично для патриарха Германа это — не самая лучшая оценка: ведь он прекрасно знал, с какой целью царь выставляет его кандидатуру на должность предстоятеля Константинопольской церкви. Кроме того, в самой Церкви начался раскол, который патриарх не смог преодолеть: многие монахи и рядовые обыватели требовали прекратить общение с теми епископами, которые одобрили низложение патриарха Арсения. К ним присоединился Александрийский патриарх Николай II (1243–1276), зато Антиохийский архиерей Евфимий II (1260–1269) солидаризовался с Собором.
Вместо Константинопольского архиерея умиротворением Церкви занялся император. Михаил VIII Палеолог деятельно боролся с расколом, неоднократно собирая народ и священников и высказывая простые, но разумные мысли. «Много людей ходит в ваши жилища, думая не о том, что хорошо для вас, а о том, как бы выманить у вас что-нибудь нужное себе. Вот они станут обвинять царей, смешивая новое со старым, начнут говорить, что обстоятельства в Церкви не хороши, и, может быть, к этому говору расположат других; а через это, ожидая улучшения, будут и их сбивать с толку. Но увлекаться их словами и вместе с ними впадать в заблуждение — это было бы и для меня нестерпимо, и для вас небезопасно. Те разбегутся, а вам от обвинений не уйти»[280]. Однако в одиночку при патриархе, не приобретшем авторитета у паствы, царь справиться с расколом не мог.
277
278