В октябре 1075 г. архиепископ Майнца вновь созвал своих священников, но уже в присутствии папских легатов — результат был тот же! В Пассау история повторилась, и епископ города едва не стал жертвой собственных клириков, если бы не помощь местного графа. Конечно же, Григорий VII был вне себя от ярости, но ничего поделать не мог. Поэтому он решил действовать осторожнее, натравливая мирян на женатых священников и взывая к их благочестию. А также решительно меняя конфигурацию на политической арене[139].
Разумеется, с норманнами он кое-как помирился — для них самих союз с папой был органичен и естественен; других союзников они едва ли могли где-то приобрести. Но тут же создал новый конфликт, стоивший в итоге его главным участникам жизни. Начался он, как и следовало предполагать, по поводу инвеституры и захватил собой многих важных лиц. В феврале 1075 г., рассмотрев жалобу клириков Бамбергской епископии в отношении своего архиерея Германа, папа инициировал на Римском Соборе лишение того священнического сана за симонию. Наверное, приговор был справедлив. Но это была далеко не рядовая епископия, и решение вопроса без участия короля стало первой ласточкой грядущего спора о власти между ним и папой[140].
Сам же конфликт проявился еще в 1072 г., когда император Генрих IV самостоятельно определил фигуру архиепископа Милана. Несмотря на свою молодость, король (но еще не император, поскольку не был еще венчан папой императорской короной) являл собой решительную и страстную натуру, имевшую высокое мнение о собственном статусе. Еще мальчишкой он был глубоко возмущен нововведениями пап Николая II и Льва IX, согласно которым Западный император фактически отстранялся от выборов Римского епископа. И, став совершеннолетним, открыто воспротивился такому порядку вещей, «в пику» папе Александру II назначив архиереем Милана своего кандидата при уже выбранном архиепископе. И уже в тот момент времени столкнулся с фигурой Гильдебранда, даже не думавшего о том, чтобы подчиниться воле короля. Напротив, тот начал пенять в письмах королю на его дурные поступки, на что Генрих IV, не без сарказма и издевки, отвечал папе, будто все его шалости — суть следствие юного возраста и дурного окружения. И просил Гильдебранда приложить еще больше усилий для обеспечения благочестия в обществе[141].
Но Григория VII и не нужно было подгонять. Собор, собранный папой, запретил государю, да и всем остальным мирянам, касаться вопроса назначения епископов и претендовать на право инвеституры. Это было несколько непоследовательно, поскольку еще летом 1075 г. Гильдебранд обращался с посланием к королю, в котором просил того определить кандидатуру на вакантную должность Бамбергской епископии, и король поставил туда своего ставленника Роберта — человека, о котором все знали, что тот состоит в ближайшем окружении монарха[142].
На этом же Соборе папа отлучил от Церкви пятерых ближайших сотрудников короля. Генрих IV, которому уже исполнилось 25 лет (более чем зрелый возраст для тех далеких времен), первоначально проглотил обиду, но, расправившись с саксами, вернул всех пятерых ко двору, проигнорировав папский приговор. Гильдебранда покоробил не только этот факт, но и то, что во время недавней войны Генрих IV платил своим солдатам жалованье церковным имуществом и украшал своих любовниц драгоценностями, изъятыми из храмов. Он призвал короля к покаянию и направил к нему своих легатов, которых, как и следовало ожидать, тот принял крайне недружелюбно. Более того, разгневанный Генрих IV тут же назначил двух новых архиереев и даже епископа-«дублера» для Милана, хотя архиепископ этого города был еще жив и здравствовал[143].
Этого мало: в канун Рождества 1075 г. возникла новая конфликтная ситуация. Завершая год, король по обыкновению рассмотрел несколько обращений в свой адрес, включая ходатайство жителей Кельна о поставлении им архиерея на вдовствующую кафедру. Генрих IV предложил и тут же, не откладывая, утвердил кандидатуру некоего Хильдольфа, каноника монастыря в Госларе, на эту кафедру. Но жители города не желали того, объявив, что пока жив, епископом будет только избранник Святого престола, и никто иной. Здесь же присутствовали посланники папы Григория VII, передавшие королю письмо понтифика, полное угроз. Апостолик требовал от короля прекратить вмешиваться в управление Церковью под угрозой анафемы, а также прекратить не вполне благочестивые нравы при дворе[144].