Оставив материковые владения на младшего сына Рожера Борса (1060–1111), Гвискар поручил командование авангарда своему первенцу Боэмунду (1054–1111), князю Таранто — известному историческому персонажу, с которым нам предстоит столкнуться еще множество раз. Тот отплыл из недавно захваченного норманнами Бари по направлению к острову Корфу, который ему предстояло занять, дабы обеспечить безопасность главной армии. Надо сказать, поручение отца Боэмунд выполнил отлично. Высадившись неподалеку от Авкалона, он сумел создать панику в стане греков и без труда захватил город и остров, умело используя «пятую колонну» — своих тайных приверженцев в византийском лагере. После этого Боэмунд сушей отправился к городу Диррахий, пока его отец плыл туда же по морю[195].
В свою очередь, покидая столицу, Комнин практически не задумывался над тем, кому оставить управление Римским государством. Для него существовала только одна фигура возможного «соимператора» — мать Анна Далассина. И в хрисовуле Алексея I, изданном в 1081 г., проявляется вся нежность сыновней любви к матери. Он писал: «Никто не может сравниться с добросердечной и чадолюбивой матерью, и нет защиты надежнее ее. Если она советует, совет ее надежен, если она молится, ее молитвы становятся опорой для детей и необоримыми стражами. В наших разделенных телах видна единая душа, которая милостью Христа сохраняется нераздельной и поныне. Я нашел надежнейший оплот самодержавия и решил поручить управление всеми делами моей святочтимой и достойнейшей матери. Пусть все ее распоряжения будут иметь такую же незыблемую силу, как если бы они исходили от светлой власти моей царственности, и написанное имело источником мои собственные слова»[196].
Между тем норманны 17 июня 1081 г. уже осадили крепость Диррахий, гарнизоном которой командовал верный императору храбрый полководец Георгий Палеолог, и следовало скорее спешить ему на помощь. К слову сказать, это был первый неприятный сюрприз для Гвискара, который предпринял немало усилий для того, чтобы перекупить прежнего коменданта гарнизона Георгия Мономохата. Увы, буквально перед самым вторжением норманнов император сменил того на молодого, но верного ему Палеолога, который к тому же приходился царю дальним родственником.
Впрочем, это пока что мало меняло ситуацию. Алексей I прекрасно понимал, что бороться с норманнами в одиночку было верхом безумия, да и собранная Комнином разношерстная армия, где превалировали западные наемники, была далека от совершенства. Куда больше надежд император связывал с попытками объединить против норманнов всех заинтересованных лиц. В первую очередь он направил послание с просьбой о помощи в Венецию. Царь тонко учел, что для венецианцев захват норманнами пролива Отранто окажется чрезвычайно болезненным, т.к. поставит их торговлю под контроль северных «гостей». Поэтому венецианцы тут же согласились стать союзниками византийцев, и венецианские суда, прибывшие под Диррахий, доставили норманнам много хлопот[197].
Попутно Алексей I отправил многочисленных агентов в Европу, формируя гордому герцогу Апулии серьезную оппозицию у него за спиной. Римский папа Григорий VII, архиепископ Капуи Эрве, герцог Лонгивардии Герман и Германский король Генрих IV — все они получили послания императора, причем к каждому он старался найти индивидуальный подход. Папе обещал прекращение церковного раскола, Капуе и Лонгивардии — освобождение от норманнов, Германскому королю — денежную помощь в размере 144 тыс. золотых монет в борьбе с понтификом и его союзником Гвискаром[198].
Прекрасно понимая, что дипломатические средства не являются универсальными, василевс уже в ту тяжелую минуту принял решение, невзирая на пустоту государственной казны, восстановить римскую национальную армию. Перед отправкой в поход Комнин созвал топархов (наместников) восточных фем и приказал им, оставив небольшие соединения для борьбы с турками, направить основную массу солдат и новобранцев в Константинополь. Теперь у него образовался стратегический резерв, из которого царь мог начать формирование новых полков. Как мы вскоре увидим, его труды не пропали даром. Наконец, положившись на волю Бога, император направился в Иллирик.