После того как военные успехи укрепили авторитет царицы, настало время полумать о том, как распределяются силы среди священноначалия. Однако по здравом размышлении императрица пришла к выводу о том, что опасность в этом вопросе не следует преувеличивать. Многие епископы являлись иконоборцами не в силу идейных соображений, а либо в силу неграмотности и общей конъюнктуры, либо потому что боялись идти против мнения покойных царей и патриархов[189]. Когда близкая опасность миновала, некоторые архиереи начали высказывать обратную точку зрения. Так, например, один из участников иконоборческого Собора 754 г., некто епископ Иоанн, прислал на Иерусалимский собор 760 г. многие свидетельства в защиту иконопочитания[190].
Но все же положение дел в государстве было не столь контролируемым и управляемым св. Ириной, чтобы она по примеру прежних императоров могла открыто навязать свою волю иконоборцам, которых поддерживало войско и сановники. В частности, три восточных патриархата — Александрийский, Антиохийский и Иерусалимский — находились под властью арабов и потому переживали эпоху откровенного упадка. Даже церковное общение с ними было затруднено, в связи с чем на грядущем Вселенском Соборе они были представлены всего двумя священниками. Отношения с Римом были хуже некуда. Кроме того, папа не мог забыть, что целый ряд епархий был отчужден от Рима волей императоров-иконоборцев. Единственный союзник святой императрицы в части восстановления иконопочитания, монашество, также могло быть использовано лишь с соблюдением чрезвычайной осторожности. Дело заключается в том, что крайние ригористы, монахи требовали суда над иконоборцами и ни при каких обстоятельствах не желали принимать раскаявшихся еретиков в сущем сане.
И тогда вместе со своим секретарем она разыграла комбинацию, имевшую целью подготовить общественное мнение к восстановлению иконопочитания и грядущему Вселенскому Собору. Понятно, что в случае открытой поддержки царицей монахов все иконоборцы наверняка соединились бы вместе в оппозицию правительству, и тогда участь св. Ирины была бы предопределена[191].
Императрица созвала сенат и синод и предложила назначить Константинопольским патриархом своего секретаря св. Тарасия (784–806). Для многих присутствовавших лиц это была удачная кандидатура: св. Тарасия многие знали лично и были покорены его умом, скромностью, образованием и тактом. Тонкость, между прочим, состояла еще и в том, что св. Тарасий не являлся клириком и становился архиереем из светских лиц, но это не смутило ни царицу, ни присутствующих сановников. Выбор императрицы был весьма удачен: св. Тарасий представлял собой кроткого, рассудительного и глубоко православного человека. Кроме того, как мирянин, он, в отличие от клириков, не был связан церковной дисциплиной обязательного принятия иконоборческого Собора 754 года. Просвещенный чиновник, помощник императрицы, прекрасно разбирающийся в вопросах вероучения, он отчетливо видел, что иконоборчество уже подорвало себя и не имеет серьезной опоры в обществе. В отличие от монахов, к которым императрица относилась с большой симпатией, он был сторонником медленного возвращения Византии в лоно Православия и делал ставку на икономию[192].
Императрица в собрании народа заявила следующее: «Вы знаете, братие, что сделал патриарх Павел. Если бы он был жив, то мы не допустили бы его оставить патриаршеский престол, хотя он уже принял отшельническую схиму. Но поскольку, как угодно Богу, он преставился от жизни, то подумаем о человеке, который бы мог упасти нас и утвердить Церковь Божью поучительными словами. Мы его назначаем, но он не слушается; пусть он скажет, по какой причине не принимает голоса царицы и всего народа»[193].
Неожданно для всех тот отказался — конечно, по предварительной договоренности с царицей. Он заявил, что примет приглашение св. Ирины только в том случае, если будет созван Вселенский Собор. Святой Тарасий объяснил, что императорам угодно было назначить его патриархом, и это вызвало целую гамму чувств в его душе. «Как же я, обращающийся в мире и принадлежащий к числу мирян, подвизающийся на императорской службе, так необдуманно и неосмотрительно могу ступить на высоту священства? Это будет решимостью страшной для моего ничтожества и попыткой дерзкой. Но самая важная причина моего страха и отказа заключается в следующем. Смотрю я и вижу: основанная на камне Христе, Боге нашем, Церковь Его ныне рассекается и разрывается. И мы в одно время говорим так, в другое иначе, а наши восточные единоверцы еще иначе; с ними согласны и христиане западные. И мы отчуждены от них и каждый день анафематствуемся ими... Итак, братие, я прошу — думаю, что и вы просите, потому что знаю, что имеете страх Божий, — благочестивейших и православных императоров наших созвать Вселенский Собор, чтобы мы, как сыны Единого Бога, были едино».
191
192
193