Сам же возмутитель спокойствия царя — Константин Диоген был арестован и в ходе следствия погиб, сорвавшись (или будучи злонамеренно сброшен) с крепостной стены во время препровождения в тюремную камеру. Впрочем, митрополита и епископа, отосланных к василевсу на суд в Месанакты, где он находился с войском, пощадили — видимо, Роман III посчитал их вину незначительной. Последний всплеск активности партии Феодоры пришелся на 1033 г., когда зять царя, слепой Василий Склир, некогда восставший против императора Василия II, а теперь получивший титул магистра, устроил еще один заговор. Однако этот мятеж был совсем не опасен, а потому сразу после проведения следствия Склира просто выслали из столицы, и он закончил жизнь в ссылке[746].
Теперь Аргиру казалось, что все опасности уже миновали, но он не учел оскорбленного самолюбия своей отверженной супруги. На фоне предыдущих заговоров от императора укрылось, что его доверенный евнух, монах Иоанн, верно служивший императору уже много лет, получивший в 1031 г. титул препозита, а в 1034 г. — орфанотрофа (он занимался социальными вопросами и назывался по должности «кормилец сирот», откуда и пошло его прозвище), тайно составил коалицию с Зоей. Иоанн был родом из Пафлагонии, отличался необычайной хитростью, ловкостью, умом и абсолютным цинизмом. Он был удивительно осведомлен обо всем, что происходит в столице, и обладал замечательной памятью. Даже в разгар пира, будучи пьяным, Иоанн помнил абсолютно все, что услышал и увидел. А запомнив, умел использовать свои знания по назначению. Поэтому его боялись буквально все[747].
Многочисленная родня Иоанна Орфанотрофа была удачно устроена евнухом на «теплые» места, но ему этого казалось мало, и он возмечтал о большем. Надо сказать, прежде Зоя откровенно ненавидела Иоанна, видя в нем большую угрозу своим интересам, но евнух придумал хитрый ход, быстро примиривший его с императрицей. Заметив, насколько царица тяготится женским одиночеством, он пристроил при царской опочивальне своего младшего брата Михаила Пафлагона — юношу, отличавшегося красотой, крепостью тела и детской наивностью, сводящей с ума дам престарелого возраста. Едва ли ему импонировала мысль стать любовником 50-летней матроны, но Орфанотроф сумел вселить честолюбие в его сердце, сказав буквально следующее: «Если хочешь стать вельможей, слушайся моих советов». С другой стороны, как бы ни был равнодушен Михаил к Зое, но, безусловно, его сердце стучало сильнее обычного, когда он как к себе домой стал входить в царские покои — святая святых Византии. Конечно, молодой мужчина без особого труда прельстил стареющую женщину, четко выполняя инструкции старшего брата, и вскоре между Зоей и Михаилом возникла любовная связь[748].
Молодящаяся Зоя (надо сказать, она действительно выглядела гораздо моложе своего возраста), тщательно следившая за своим телом, искренне полагавшая, будто Михаил увлечен ею, как женщиной, даже не подозревала, что стала жертвой хитроумного плана евнуха. А тот, убедившись, что первая часть плана удалась, поставил перед собой фантастическую цель: подчинить через Михаила императрицу, свергнуть Романа III, поставить царем младшего брата и самостоятельно управлять Римской империей. Орфанотроф провел с Зоей необходимые разговоры, разумеется, ни словом не обмолвившись о заключительной стадии своего плана, и нашел в ней горячего союзника. Оба заговорщика нашли друг друга: Орфанотроф в Зое — ступень для невиданного взлета, Зоя в евнухе — очень опытного советника, мастера интриги.
Конечно, близкая связь царицы со слугой быстро стала известной во дворце, а потом и в Константинополе. В конце концов, едва ли не последним, узнал об измене жены и император. Но, поскольку он уже давно охладел к Зое, Аргир постарался сохранить приличие, сделав вид, что не верит «сплетням». Однако один эпизод все же вынудил его обратить внимание на Михаила Пафлагона. Однажды Зое пришло в голову посадить своего возлюбленного на императорский трон и возложить на него венец. Какой-то придворный евнух случайно вошел в тронный зал, когда там разыгралась эта удивительная сцена, и едва не упал в обморок. А императрица, не смущаясь, приказала тому пасть ниц перед Михаилом, промолвив: «Отныне Михаил император, и придет день, когда он действительно станет им»[749]. Конечно, придворный тут же донес царю об этом. Возможно, дело бы замяли, но вмешалась сестра василевса Пульхерия — женщина энергичная и умная. Она настояла на неформальном допросе Пафлагона, и царь вызвал Михаила к себе. Последующая сцена не лишена интереса.
746