В конце концов патриарх предложил созвать Собор и поручить ему решение этого вопроса. Лев VI согласился, но тут же внес существенные коррективы — Собор будет созван, но только для того, чтобы признать его брак каноничным и тем самым решить разом две задачи: развязать руки патриарху, сняв с того бремя персональной ответственности, и узаконить статус наследника через разрешение четвертого брака. Пожалуй, едва ли кто-нибудь станет оспаривать тот факт, что данное предложение было вполне приемлемым для обеих сторон. К сожалению, как и ранее, над патриархом довлели политические пристрастия, и он начал открытую борьбу.
В развитие мысли о способе узаконения своего брака император направил приглашение в Рим и в другие патриархии прибыть на Собор в Константинополь, но в отместку Николай Мистик отлучил Льва от Церкви (!), хотя и довольно сомнительным способом. Царю не воспрещалось посещать Литургию и слушать Евангелие, но запрещалось приобщаться Святых Тайн, кадить в храме и носить светильник во время Великого входа[144]. Но Лев не признал таких поблажек, решив довести дело до логического конца: «Пока не увижу епископов, идущих из Рима, не буду входить в храм», — заявил он патриарху. Мистик откровенно был напуган — его волновали даже не «упрямство» царя, а тот факт, что, ссылаясь на Рим и ожидая заведомо положительного ответа оттуда, император тем самым ставил под сомнение его авторитет как «Вселенского» патриарха.
Напряжение возрастало, и тогда Лев Мудрый передал через доверенных лиц Николая Мистика, что в случае несговорчивости архиерея обнародует его письма к Андронику Дуке и, как государственного изменника, низвергнет с престола. В ответ патриарх на Рождество 906 г. запретил императору вход в храм Святой Софии, перегородив ему дорогу. Мистик предупредил Льва VI: «Если попытаешься войти в храм, я тотчас выйду из него со всеми священниками». В ответ василевс произнес: «Как кажется, ты, патриарх, издеваешься над нашим царским величеством, раз так говоришь и делаешь. Уж не ожидаешь ли ты мятежника Дуку из Сирии и, надеясь на него, презираешь нас?» Он вошел в храм, но по прочтении Евангелия вышел со свитой из него[145].
Вражда между царем и патриархом перестала быть тайной, и теперь обе стороны предпринимали меры, чтобы выиграть грядущий Собор. Первым неписаные правила нарушил Мистик, собравший всех восточных епископов, пребывавших в Константинополе, и потребовавший подписать «соборную» грамоту царю о незаконности его четвертого брака. «Чтобы никто не пренебрегал своим престолом и не уступал его по отречению, но боролся до самой смертной участи. Чтобы все были тверды, непреклонны, не отрекались от Церкви, не уступали воле императора, но твердо стояли на своем», — напутствовал архиереев патриарх. «А кто не будет тверд, да будет ему анафема!» Своему окружению он объяснял: «Если император прикажет под внушением дьявола что-нибудь противное закону Божьему, ему не должно повиноваться; должно считать несуществующим нечестивое повеление, исходящее от нечестивого человека. Никогда служитель Божий не будет повиноваться таким преступным приказаниям, и он скорее должен предпочесть утратить жизнь, чем служить такому господину»[146].
В этой риторике не только звучит непривычная для Византии тональность, когда речь заходила о царях, но и обращают на себя внимание исключительно негативные предположения о характере деятельности государя. Такое ощущение, будто император только и делал, что подпадал под внушения дьявола и творил беззакония, а мудрый патриарх его обрывал и поправлял.
Это было уже настоящей попыткой государственного переворота — ведь речь шла о прямом неповиновении царю, чего ранее никогда не случалось в Константинопольской Церкви. Настала пора действовать уже императору, и 1 февраля 907 г., в день памяти святого мученика Трифона, он пригласил к себе на обед патриарха и епископов. Под конец трапезы царь спросил Мистика: «Доколе ложные обязательства и пустые обещания? До каких пор ложно измышляемые тобой распоряжения? Ты думаешь, мне неизвестны твои лукавства?» Растерянный патриарх ответил, что грамота была написана им по требованию архиереев (!), но царь продолжил: «Неужели архиереи поручили тебе поощрять мятежника Дуку и подкапывать основания нашего царства?» В заключение диалога император объявил свою волю: патриарх и некоторые митрополиты должны быть изолированы до времени начала Собора, чтобы не смущать умы константинопольцев; это фактически означало недопущение Мистика на Собор.