Судить о жестокости второго эдикта и о приложении его в провинциях не совсем легко, потому что ни у Евсевия, ни у Лактанция нет полного изложения эдикта; тот и другой рисуют только картину – как принуждали христиан к жертвоприношению и как казнили их за сопротивление, но мы не имеем оснований сказать: рисует ли эта картина только то, что можно было видеть в Никомидии, или и то, что происходило в провинциях. У Евсевия в истории палестинских мучеников находим три мучения в 303 г. Но одно из них не подходит к эдикту, потому что Прокопий обвинен, собственно, в государственной измене за приложение к политическим событиям стиха Гомера: «Нехорошо многовластие, да будет один господин, один царь». На Западе Констанций Хлор, расположенный к христианству, не мог настаивать на строгом выполнении эдиктов. Притом наступал торжественный для империи год, именно юбилейный год; по случаю празднования двадцатилетия 17 ноября 303 г. издана была правительством амнистия в пользу заключенных и подсудимых. Хотя у Евсевия этот декрет рассматривался как всеобщая амнистия в пользу всякого рода преступников, но в этом можно усомниться, потому что и после опубликования амнистии видим отдельные случаи мучений христиан. С положением дела согласнее то толкование, что под амнистию подошли только политические преступники, и именно те христианские епископы и настоятели церквей, которых сажали в заключение не только за дела веры, но и по подозрению в политической неблагонадежности, т.е. амнистия уничтожила, собственно, второй эдикт. Относительно христианских узников в ней сказано: тех, которые принесут жертву, пускать на свободу, упорствующих же пытать. В самом деле, странно было бы допустить, что Диоклетиан, начав преследование против христиан в феврале, в ноябре того же года прекращает его, а потом опять издает эдикт о гонении.
Последний четвертый эдикт Диоклетиана падает на весну 304 г. В силу его все христиане понуждаемы были к торжественным жертвам в честь идолов. Во второй год гонений на христиан в Палестине пострадало десять мучеников. Вообще, не следует забывать, что Диоклетиан, вооружившись против христианства, не выходил из пределов законности и думал покончить дело с христианами, лишая их гражданских прав и устрашая пытками. Кровь христианская проливалась не в силу прежних эдиктов, но в силу местных условий. Там, где ожесточение против христиан было глубже и сильнее, конечно, не могло обходиться без казней и жестоких преследований. В Риме, например, раз в цирке поднялись крики: «Пора уничтожить христиан! Август, казни их!» Это совпадало с объявлением четвертого эдикта Диоклетиана. Там же, где возможна была снисходительность или где были лица, расположенные к христианству, как Констанций Хлор в Галлии, менее видим и казней.
После отречения Диоклетиана и Максимиана, когда первенствующим августом стал Констанций Хлор, Диоклетиановы эдикты, не теряя своей юридической силы, однако, слабее приводились в исполнение. Не говоря уже о том, что на Западе преследование почти совсем прекратилось, даже на Востоке не встречаем казней и мученических смертей. Евсевий указывает на мучение Аппиана, но он казнен был за то, что позволил себе личное оскорбление наместнику. Важное доказательство тому, что Констанций Хлор ослабил приложение Диоклетиановых эдиктов и на Востоке, находим в следующем: цезарь Максимиан, узнав о смерти его, 20 ноября 306 г. празднует день своего рождения приведением в исполнение приговора, состоявшегося еще во время Диоклетиана, по которому мученик Агапий отдан был в цирк на съедение зверям. В таком виде можно представить себе первые три года гонений на христиан. Смуты, начавшиеся в империи с 307 г. и выдвинувшие на Востоке Галерия, должны были отразиться как на всех государственных делах, так и на положении христиан. Авторитет императорской власти в провинциях падает, префекты и президенты, не боясь ответственности, по личным побуждениям и склонности, то суровее, то снисходительнее относились к христианам. От этого мы видим, что у Лактанция и Евсевия время Галерия и Максимиана по числу мучеников на Востоке представляется самым кровавым периодом гонения. Но при этом нельзя не заметить, что случаи бесчеловечия с христианами представляются внушенными не политикой и не законами, но безначалием, разнузданностью нравов и безответственностью властителей.
Седьмой год гонения оканчивался, но Галерий замечал, что усилия власти оказываются тщетными, что брань, внесенная в империю эдиктами о преследованиях, лишь ослабляет империю, но не христиан. В 310 г., находя ли себя бессильным против христиан или имея в виду другие цели, Галерий приготовил эдикт веротерпимости, опубликованный 30 апреля 311 г. в Никомидии. В силу этого эдикта отменялись репрессивные против христиан меры, христианам позволялось жить по своей вере, строить церкви с условием – не нарушать государственного порядка. Непосредственно за этим получено на Востоке известие о смерти Галерия.
С 313 г. империя имела двух только императоров: на Востоке Лициния, на Западе Константина. Дальнейшие вопросы о христианстве стоят в связи с именем западного императора. Восемь лет кряду действовали законы об угнетении христианства, в разных частях империи они имели неодинаковую силу напряжения. Но даже и там, где страсти местного населения и неблагорасположения властителей (на Востоке и в Риме) соединили свои усилия в борьбе с христианами, результаты далеко не соответствовали ожиданиям. Если и не придавать особенной веры вычислениям, колеблющимся между 1/2 и 1/20 частью всего населения империи{11}, то одна живучесть нового принципа, распространенность христиан по большим городам, стройная община, находящаяся в строгом повиновении у своих епископов, ставила уже новые вопросы императорам IV в.: речь могла идти не о том, быть или не быть христианству, а о том, пользоваться ему терпимостью только или главенством. Императору Константину оставалось не выбирать одно из двух, но принять то, что и без него готово было получить перевес, т.е. дать христианству не только равноправность с язычеством, но и главенство.
Нам трудно следить за внутренними отношениями Константина к христианству и определить время, в которое он пришел к необходимости дать торжество новой вере. По крайней мере, чудесные знамения, указываемые Лактанцием и Евсевием как причина переворота в душе Константина, не совсем убедительно доказывают подобный переворот. Имеем в виду известный рассказ об явлении Константину креста с надписью: τούτω νίκα. Β 312 г. Константин пошел в Италию против императора Максенция; силы его были слабы сравнительно с силами врага, он начал отчаиваться в успехе, пришел к мысли о высшей помощи, но колебался, у кого просить заступничества – у богов или у Бога? В этом раздумье он просил у Верховного Существа помочь ему. И вот в полдень на ясном небе Константин и его войска увидели крест с надписью: «Сим побеждай». Чтобы уверить читателя в истине этого рассказа, Евсевий прибавляет: «Мне сам император передавал это и подтвердил клятвой»{12}. На следующую ночь Спаситель явился Константину и повелел приготовить знамя с виденным изображением: знамя состояло из водруженного на древке золотого венца с монограммою из начальных букв имени Христа. Приготовленное таким образом знамя впоследствии получило название labarum, этимология которого не поддается объяснениям.
Таков рассказ Евсевия о том, как Константин обращен был к христианству. Не говоря уже о том, что возникает некоторое сомнение даже при чтении Евсевия, который ссылается на подтвержденное клятвою сообщение Константином такого факта, который могло засвидетельствовать все его войско; сомнение усиливается, если сравнить с приведенным рассказом свидетельство Лактанция. В 44 гл. кн. de mortibus persecutorum, сказав о прибытии Константина под стены Рима, Лактанций продолжает: наступал день восшествия на престол Максенция, и вот Константин во сне получил приказание сделать божественное изображение на щитах своих воинов. Он сделал, как было заповедано, приказав изобразить божественный знак на щитах воинов с главою поверх него. Из сопоставления этих свидетельств видим, во-первых, что они разноречат в показаниях о времени чудесного знамения: по Евсевию, видение было перед войною, вообще в неопределенный период, по Лактан-цию – накануне решительной битвы у Мильвийского моста; во-вторых, по Евсевию, было заповедано приготовить новое военное знамя, по Лактанцию – новое изображение на щитах. Лактанциев рассказ еще и тем подозрителен, что не было возможности так скоро приготовить щиты, чтобы с ними на другой день вступить в сражение.