Обращение фулльского колена — весьма любопытная для нас подробность в проповеднической деятельности святых братьев, если поискать другого толкования для загадочного термина. Даже в позднейшую пору, когда сведения византийских греков о странах на север от Черного моря могли быть менее сбивчивы, мы встречаем у них ряд замысловатых выражений, под которыми они разумели Россию. Таково, между прочим, выражение «Фула» (6), равносильное Скифии и Тавроскифии и обозначающее Южную Россию. Если, таким образом, перенести фулльское колено из Крыма в Южную Россию, то получим в деятельности славянских апостолов одно очень важное обстоятельство, прямо входящее в область древней русской истории.
Свидетельство патриарха Фотия об обращении в христианство русского князя с народом его совершенно произвольно относимо было нашими церковными историками к Аскольду и Диру (7). Официальное сообщение его в окружном послании не может подлежать сомнению. Но в нем подразумевается не обращение к христианству Аскольда и Дира и не основание греческой епископии в Киеве, чего в действительности не было в 866 г. Самое вероятное и в сущности единственное основание, какое имел патриарх Фотий говорить о начале христианства на Руси, заключалось в донесении Кирилла и Мефодия об обращении нападавшего на Крым воеводы и об успешной проповеди среди фулльского колена. Результаты их проповеднической деятельности в Южной России могли быть известны в Константинополе уже в 863 г.
В течение истекших со времени празднования юбилея снятых солунских братьев лет, между прочим, остановлено было внимание на том, что место об обращении к царю греческому казар и диспут Кирилла с сарацинами и евреями есть не что иное, как совершенно отдельное произведение, внесенное в жизнь Кирилла после X в., во всяком случае после образования первоначального текста. Притом же казарская миссия явно выдает составной характер, в ней сшиты в одно два сказания: диспут с евреями и магометанами при дворе кагана и проповедь христианства в языческой среде, на чистом воздухе. Эти наблюдения приводят к естественному выводу, что миссия славянских просветителей могла направляться, собственно, не к казарам, а к тем русским, которые были под Константинополем в 860 г. и которые в то время легко могли быть известны под чужим именем. Составитель легенды мог не назвать русских потому, что в IX в. для жителей Константинополя Гардарика значила именно страну (7) казар и, кроме того, имя казар потому еще могло покрывать славян и русских, что эти последние в области Днепра входили в царство казарское. Сущность приведенных соображений выражается в данном эпизоде в том, что русь Аскольда и Дира после испытанного под Константинополем поражения и возвращения в Киев отправила в Константинополь осенью 861 г. посольство с просьбой прислать проповедников. На это посольство патриарх и царь отвечали отправлением в Киев Кирилла и Мефодия — с этой точки зрения следует оценивать выступление их на политическую деятельность, именно в 861 г. Казарская миссия, с точки зрения составителя жития Кирилла, едва ли, однако, может быть всецело превращена в миссию к Киевской Руси. И ссылка на небывалую «старую дружбу и любовь», и выразительно указанный мотив посылки «мужей книжных для прений о вере с сарацинами и евреями» — оба эти обстоятельства никак не применимы к отношениям империи к русским сейчас же после похода в 860 г. Итак, нужно принять, что в жизнеописание Кирилла действительно могли быть внесены в эту часть различные воспоминания и отдельные эпизоды, о чем свидетельствует как дважды встречающийся оборот «пути ся ят», так самостоятельный рассказ о том, что последовало в Крыму, вместе с нападением на него дикой толпы угров, воющих по-волчьи, наконец, две беседы с властителем казар, на несовместимость которых с идеей о казарах указал академик Ламанский [8]. Следует, между прочим, определить место и оценить значение самого главного подвига св. Кирилла, стоящего в связи с изобретением славянской азбуки и с переводом Священного Писания на славянский язык. Не может быть сомнения, что, выступая на дело миссии между славянами, Кирилл и Мефодий владели уже главным средством влияния — языком, и по крайней мере началом перевода Священного Писания. Таким образом, время изобретения славянской азбуки и последующие подготовительные работы к миссионерской деятельности должны относиться к предшествующему казарской миссии периоду, который, хотя бы он и проведен святыми братьями в Константинополе, весьма трудно поддается наблюдению.