«Пока веселился о Господе философ, приспел другой разговор и потребовалась работа не меньше предыдущей». За этими словами идет повесть о том, как князь моравский Ростислав, посоветовавшись со своими князьями и с мораванами, отправил к царю Михаилу посольство с просьбой об учителе, который бы мог вести христианскую проповедь на славянском языке. Это в сущности кульминационный момент в легенде, здесь находится узел всего дальнейшего развития и, может быть, ключ к разгадке психологического настроения составителя сказания: «дабы и другие страны, видя это, подобилися нам». Как будто моравское посольство впервые отрывает византийскому правительству перспективу политического и культурного влияния в славянских землях посредством христианской проповеди на славянском языке; как будто в Велеграде должна зародиться эта мысль, чреватая важными последствиями и выросшая из соперничества двух империй и двух Церквей; как будто церковная политика не служит выражением задушевных дум и проектов патриарха Фотия! В этой части Паннонской легенды есть несколько мест, которыми вскрывается настроение и намерение автора и доказывается предвзятая цель, с которою она составлена. Таково, между прочим, и выражение: «от вас на все страны всегда добрый закон исходит».
Прибытие моравского посольства в Константинополь имело место не позже 862 г. Между прибытием этого посольства и началом деятельности солунских братьев в Моравии в 863 г. легенда помещает изобретение славянского алфавита и перевод Евангелия. В новейшее время, как видно было, получила преобладание мысль, что изобретенная азбука была глаголица (12). Политическая тенденция этого отдела легенды весьма выразительно указана в письме царя Михаила, которым были снабжены Константин и Мефодий при отправлении их в Моравию. Агрессивный характер, проявляющийся в моравской миссии, не мог входить в соображения скромных монахов, отправленных с проповедью христианской веры в страну, которая уже была просвещена латинскими священниками и входила в церковную организацию немецкого государства, будучи подчинена Пассавскому (Пассау) епископу. Легко понять, что миссионерами руководила высшая церковная и светская власть, имевшая в своем распоряжении особенные средства воздействия на моравский народ — славянский язык проповедников. Но из этого возникли серьезные недоразумения между греческими проповедниками и латинским духовенством, поднявшие спор о церковных правах Рима и Константинополя.
Мы будем иметь случай в другом месте заняться этим спором, в настоящее же время находим достаточным отметить зависимость между посылкой в Моравию проповедников и возникшими отсюда затруднениями. «Исконный ненавистник добра, дьявол, видя, как растет божественное учение, начал подстрекать сосуды свои, внушая им, что это не к славе Божией и что на трех языках установлено славить Бога, на еврейском, греческом и римском, а говорили так латинские и немецкие архиереи и священники и ученики их». Таким образом, ясно, что здесь произошло не непредвиденное столкновение притязаний восточного и западного духовенства, а такое, которое легко можно было предвидеть, и что солунские братья, как члены клира Константинопольского патриархата, являлись здесь исполнителями воли своего духовного главы, действуя на такой ниве, которая имела уже своих деятелей. И не их дело было входить и оценку качеств проповедников, тем более что с точки зрения канонических правил на первом месте стоят интересы епископской власти в каждой отдельной епархии.
В этом отношении оценка происшедшего в Моравии столкновения между греческими клириками и западным (латино-немецким) духовенством совершенно односторонняя у большинства наших историков, которые в данном случае не возвышаются над составителем жития Кирилла. Возьмем хотя бы место из прекрасной в других отношениях работы Малышевского.