Сам Власов, бывший свидетелем того, как после битвы за Киев Сталин в Кремле требовал у Берии всеми средствами разжигать "ненависть, ненависть и еще раз ненависть*" против всего немецкого{103}, именно в преодолении этой ненависти между двумя народами видел основы своей политики, хотя сам относился к немцам достаточно критически и трезво. Об его личном отношении к немецким союзникам свидетельствует его высказывание в речи, произнесенной 10 февраля 1945 года на учебном полигоне в Мюнзингене по случаю вступления в командование 1-й и 2-й дивизиями РОЛ. В присутствии именитых немецких гостей он сказал собравшимся войскам:
В годы совместной борьбы зародилась дружба русского и немецкого народов. Обе стороны совершали ошибки, но пытались исправить их-и это говорит об общности интересов. Главное в работе обеих сторон - это доверие, взаимное доверие. Я благодарю русских и немецких офицеров, которые участвовали в создании этого союза. Я убежден в том, что мы скоро вернемся на нашу родину с теми солдатами и офицерами, которых я вижу здесь. Да здравствует дружба русского и немецкого народов! Да здравствуют солдаты и офицеры русской армии!{104}*
В своей речи Власов ни разу не упомянул о Гитлере и национал-социализме. Поэтому в служебном немецком донесении о церемонии в Мюнзингене подчеркивается, как трудно придерживаться требуемого Власовым равенства. Л ведь именно это условие выдвигалось Власовым в качестве основного принципа взаимоотношений между немцами и РОЛ.
Глава 3.
Сухопутные войска РОА
23 ноября 1943 года, через несколько дней после провозглашения Пражского манифеста, организационный отдел генштаба ОКХ отдал приказ о формировании 1-й русской дивизии{105} (в немецкой номенклатуре 600-й пех. див. (русс.)){106} как ядра вооруженных сил КОНР. Но приготовления на учебном полигоне в Мюнзингене (Вюртембург, V военный округ) были начаты заблаговременно, еще до приказа. Сначала Власов намеревался назначить командиром дивизии полковника В. И. Боярского, но в конце концов его выбор пал на полковника (с февраля 1945 года генерал-майора) Буняченко{107}. Сергей Кузьмич Буняченко родился на Украине, в бедной семье, в 1939 году командовал дивизией на Дальнем Востоке. Будучи командармом 389-й танковой дивизии, он на основании приказа Сталина & No 227 от 28 июля 1942 года был приговорен 5 сентября того же года к расстрелу за то, что преждевременно отдал приказ о разрушении железнодорожной линии Изерская Осетинская{108}, помешав тем самым вступлению в бой бронепоезда. После помилования ему удалось перейти к немцам, и в начале 1943 года он присоединился к освободителыюму движению. В сентябре 1943 года Буняченко, состоявший в должности штабного офицера для особых поручений при командующем Восточными войсками военного округа "Юг" генерал-майоре графе Столберге, высказался за переброску русских войск в Западную Европу: он считал, что это даст возможность, независимо от поражений на немецком Восточном фронте, создать Освободительную армию в составе "нескольких армейских корпусов"{109}. В июле 1944 года он отличился, командуя русским полком на Западном фронте, это способствовало росту его военного престижа, и он не колеблясь пользовался своим авторитетом в интересах создания крупных русских формирований. Как явствует из беседы полковника Буняченко, генерала-майора Малышкина и командующего Восточными войсками при главнокомандующем западной группой армий генерал-майора профессора доктора Риттера фон Нидермайера 21 июля 1944 года в Париже, русские не переставали настаивать на создании независимой Освободительной армии под русским командованием{110}.
По всем своим данным Буняченко был прекрасной кандидатурой на пост командира дивизии: он получил основательное военное образование, был способным тактиком и энергичным, хотя временами и грубоватым, командиром. Его своеволие и внутренняя независимость доставляли немало хлопот немецким руководителям в Мюнзингене, особенно во время действий 1-й дивизии на Одере и в Богемии. Буняченко единственный из генералов РОА осмеливался пререкаться с самим Власовым. Так, при разгрузке дивизии в районе Эрлангена дело дошло до неприятного конфликта, в результате которого Буняченко получил от главнокомандующего официальный выговор{111}. Начальником штаба 1-й дивизии РОА был назначен подполковник Н. П. Николаев, опытный штабной офицер, выпускник Военной академии им. Фрунзе, в 1941 году служивший в оперативном отделе штаба 4-го механизированного корпуса, которым в районе Львова командовал генерал-майор Власов{112}. Дивизионный штаб был организован по русскому образцу и имел, насколько известно, следующий состав:
1-й адъютант: подполковник Руденко;
адъютант командира дивизии: лейтенант Семенов;
дивизионный адъютант: старший лейтенант Машеров;
офицер-переводчик: лейтенант Рябовичев;
начальник оперативного отдела: майор Фролов, позднее - подполковник Синицкий;
начальник отдела снабжения/командир полка снабжения: подполковник Герасимчук;
начальник разведывательного отдела: капитан Ольховник (Олчовик);
начальник отдела пропаганды: капитан Б. А. Нарейкис, позднее - майор С. Боженко;
дивизионный интендант: капитан Паламарчук;
дивизионный священник: игумен Иов.
Политическими вопросами занималось Главное управление СС, а формирование 1-й дивизии РОА проходило под руководством войск, стоящих в Мюнзингене, под командованием генерала добровольческих соединений в ОКХ, генерала кавалерии Кестринга{113}. Последний назначил "командиром штабов формирования" полковника X. Герре{114}, еще молодого офицера генштаба, который с мая 1943 по июль 1944 гг. занимал пост начальника штаба при генерале Восточных войск, был хорошо знаком с русскими проблемами, много общался с русскими, и они считали его своим другом. Задачей Герре было в сотрудничестве с центральными и местными войсковыми службами создать материальную и организационную базу для формирования дивизии и консультировать русский дивизионный штаб по вопросам комплектования и боевой подготовки подразделений. Для этого он организовал свой собственный штаб так, чтобы каждый из офицеров имел соответствующего партнера в русском дивизионном штабе{115}. Таким образом, если Герре мог обращаться непосредственно к командиру дивизии, то его заместитель майор Кайлинг вел переговоры с начальником штаба подполковником Николаевым, а офицер следующего ранга - с русским офицером разведки капитаном Ольховником и так далее. Быть может, благодаря тому, что взаимоотношения с самого начала строились на переговорах, а не на приказах, сотрудничество между немцами и русскими развивалось весьма плодотворно{116}. Правда, Герре пришлось не раз сталкиваться с недоверием Буняченко, склонного принимать объективную невозможность за намеренное затягивание и считавшего своим долгом всячески отстаивать автономию вверенной ему дивизии от реальных или воображаемых покушений немецкой стороны{117}. Например, Буняченко, стремясь избежать подражания немецким .образцам, решительно выступал против предложения немцев формировать 1-ю дивизию РОА по типу так называемой "фольксгренадерской дивизии". Он не понимал, что только такой подход позволял обеспечить бесперебойное снабжение, поскольку "фольксгренадерские дивизии" были наиболее современными в немецкой армии, особенно в смысле вооружения. В этой связи следует также отметить, что, например, действующая на советской стороне с 4 октября 1943 года румынская добровольческая дивизия Тудора Владимиреску по структуре соответствовала советской гвардейской дивизии, солдаты были одеты в советскую форму и обучены по советским уставам{118}. Правда, если в 1-й дивизии РОА младшие офицеры-немцы командовали лишь немногочисленными учебными группами, то обучением и формированием небольшой по численности румынской дивизии занималось не менее 158 опытных советских офицеров-инструкторов, следивших за соответствием дивизии советским нормам.