Я уже предвкушала что-то подобное здесь и побежала к ним, но Полилло, к моему удивлению, внезапно ухмыльнулась и взъерошила волосы бедняги матроса. Потом она фыркнула, наморщив нос.
– Написал в штаны?
Тот кивнул, не в силах вымолвить ни слова.
– Тогда иди постирай их, – посоветовала Полилло. – Нет ничего хуже, чем сыпь от мочи.
Когда она отвернулась, матрос немедленно упал в обморок.
– Купить тебе выпить, красотка? – спросила я, когда она принялась выколачивать свою тунику.
– Лучшее предложение за сегодняшний день, – сказала она, просовывая руку мне под локоть. Мы отправились в мою каюту, чтобы распить бесцветный конийский ликер, который свалил бы с ног лошадь.
– Сегодня ты продемонстрировала настоящий образец милосердия, – заметила я, когда мы выпили первую порцию.
Полилло пожала плечами.
– Корайс всегда говорила, что вспыльчивость – худшая моя черта. Теперь, когда ее нет, мне приходится самой сдерживать себя. – Ее глаза затуманились. – Я зависела от нее во многом. Но я такая стерва. Не знаю, как она терпела меня. – Она зло вытерла слезу.
– Она любила тебя, Полилло, – сказала я. – Как и мы все. А что касается твоих недостатков, я лично считаю, что боги дали их тебе, чтобы компенсировать твои достоинства. Иначе бы ты была слишком уж совершенной.
Она фыркнула.
– Достоинства? Я большая и страшная. Какие уж тут достоинства!
Я была потрясена.
– Страшная? Полилло, нет на свете женщины, которая не позавидовала бы твоей красоте.
И это была правда. Как я уже говорила, Полилло была прекрасно сложена. Ни одна унция жира не портила ее совершенной фигуры. Ее ноги были грациозны, как у балерины, а лицо с огромными сияющими глазами так и просилось на полотно.
– По крайней мере, я не разбиваю зеркала по утрам, – проворчала она. – Но ты ведь не станешь спорить, что мои сила и размеры чудовищны.
– Тебе дарована сила героев, а не чудовищ, – возразила я. – И когда-нибудь, когда наше время останется далеко в прошлом, о тебе будут петь песни, дорогая. В легендах будут рассказывать о прекрасной женщине, обладавшей силой десяти рослых мужчин. Придется тебе с этим смириться. Ты войдешь в легенды.
Полилло хихикнула.
– Вместе со своим стервозным характером.
– Вместе с ним, – согласилась я.
Она отпила из бокала.
– Я и правда за свою жизнь отлупила нескольких негодяев, которых стоило отлупить.
– Без сомнения, – согласилась я.
– А начала со своего отца…
– Ты говорила мне, что он был негодяем, – сказала я, – но никогда не объясняла почему. Он ведь был владельцем постоялого двора, верно?
Полилло кивнула.
– Отчасти владельцем двора, отчасти кузнецом. Он был велик и силен, сукин сын. Если бы ты видела мою мать, ты бы поняла, что я не зря называю его так. У него был постоялый двор – страшная дыра, но на перекрестке нескольких дорог – и кузница, где он подковывал лошадей путешественников. И он пропивал все вырученные деньги, а мы ходили в синяках и носили лохмотья, пока я не выросла. Иногда мне кажется, что именно поэтому я и выросла такой большой. С тех пор как я себя помню, он нас лупил. Сломал руку моему старшему брату, а тот был – мухи не обидит, добрая душа. Мать всегда хромала, и лицо у нее было в синяках. Я так ненавидела его, что однажды огрела его кочергой, когда он лег спать. Мне было тогда шесть лет, и он страшно выдрал меня.
Больно было дьявольски, но я не кричала. Решила, что этого он от меня не дождется. Тогда я и решила, что вырасту большой и сильной, и он тогда побоится трогать кого-либо из нас. Я стала поднимать вещи, все, что было тяжелое. И стала бегать и бороться. Когда мне исполнилось десять, я могла поднять его наковальню. И я принялась ждать. Но прошло несколько недель, прежде чем он снова проявил свой характер. Я чуть не взбесилась от ожидания. Я уже начала бояться, что он решил исправиться. Я так ненавидела его, что молилась, чтобы этого не случилось. Вот как я хотела отомстить ему! Но мне был нужен повод.
– И ты получила его в конце концов? Полилло невесело улыбнулась.
– Разве собака пробежит мимо падали? Конечно, я его получила. Он напал на мать. А я остановила его. – Тут Полилло ударила кулаком по открытой ладони. Я моргнула от костедробительного звука удара. – Один удар. Свернула ему его уродливую челюсть. Зубы разлетелись во все стороны. Даже в суп попали. Потом я вытолкала его, а матери сказала, что отныне таверна принадлежит ей.
– Ты больше его не видела?
– Никогда, – рассмеялась Полилло. – Как он мог оказаться у нас, когда все знали, что его десятилетняя дочь отлупила его? Вот она, мужская гордость! Если мужчина один раз ломается, то это навсегда.
– Как матрос, который сегодня намочил штаны? – спросила я.
Полилло нахмурилась.
– Нет, он не так уж плох. Я видела, как он работает – не отлынивает, как другие. И в бою дрался хорошо. Я просто застала его врасплох. Он не хотел оскорбить меня. Это у него просто вырвалось. Когда я смотрела на него сверху вниз, я сказала себе: «Полилло, старушка, сколько раз ты сама попадала в неприятности и открывала свой рот, когда его нужно было держать на замке?» А потом я подумала, что Корайс бы не понравилось, если бы я убила его. Вот я и не стала.
Она начала наполнять свой бокал, но потом резко остановилась, нахмурившись.
– Как ты думаешь, люди теперь подумают, что я стала мягкотелой?
– А тебя это волнует? – спросила я.
– Да нет, не особенно, – ответила она, немного подумав.
Когда Полилло поняла, что сказала, на ее лице появилась великолепная улыбка.
– Корайс гордилась бы мной, правда?
– Обязательно, дорогая, – сказала я.
И мы провели чудесную ночь, допивая ликер, смеясь и рассказывая небылицы, как когда-то давно, когда мы были молоды и наши надежды были ярки, как непроверенная сталь наших новеньких мечей.
Когда мы взяли курс на восток, я каждый день заставляла себя просыпаться затемно, чтобы видеть рассвет. От этого зрелища я никогда не уставала – когда розовые блики отражались в светлеющей воде. Гэмелен, как и все старики, вставал рано, поэтому он обычно присоединялся ко мне, и я описывала ему пейзаж, а он ловил рыбу.
– Когда я был мальчишкой, – сказал он однажды, – мне больше нравились закаты. Все разочарования прошедшего дня исчезали, и багровый свет солнца сулил много радостей завтра. Но когда я состарился, уходящее солнце… напоминает мне о… бренности, черт бы ее побрал! Теперь я уже не уверен, будет ли завтра. А на рассвете легче убедить себя, что до вечера-то ты дотянешь.
– Но вы же маг, – удивилась я. – Разве маги не чувствуют, когда придет смерть? Я думала, что, если Черный Искатель стоит рядом, маг чувствует это.
Гэмелен засмеялся.
– Единственным магом, который правильно предсказал свою смерть, был мой старый учитель. Каждый день он говорил нам, что мы, его тупоумные ученики, сведем его в могилу. И, представь себе, однажды это случилось. Ему было девяносто два.
– Вы его переживете, друг мой, – сказала я. – И лучше не разочаровывайте меня. Или я вас отругаю.
Вместо того чтобы вежливо рассмеяться моей неуклюжей шутке, Гэмелен внезапно серьезно взглянул на меня.
– Вчера мне приснилась пантера, – сказал он.
– Да?
– Ничего особенного. В моем сне она была в моей каюте и хотела выйти. Она волновалась – ходила взад-вперед. Но когда я подошел к двери – ведь я во сне зрячий – и попытался выпустить ее, я не мог отодвинуть засов. Я позвал на помощь, но никто не пришел.
– А потом?
– Это все, – сказал Гэмелен. – Я проснулся. – И он спросил: – А тебе снилась пантера, Рали?
– Мне вообще ничего не снится, – ответила я. – С тех пор как я увидел архонта и первый раз увидела пантеру.
– А обычно ты видишь сны?
– Всегда, – ответила я. – Даже если я не помню, о чем был сон, когда я просыпаюсь, я помню, что мне что-то снилось.
Гэмелен вздохнул.
– Это о чем-то говорит? – спросила я.
– Не знаю, Рали. Серый Плащ считал, что сны могут быть реальностью и когда тебе снится что-то, ты находишься в другом мире. И тот мир похож на твой, за исключением одной маленькой – или большой – детали. Когда ты видишь это, она начинает тебе сниться.