Если претензия кабардинцев на стеснение их постройкою кисловодского укрепления не могла быть удовлетворена и считаться основательною, то заявление их по остальным пунктам имело значительную долю правды. Так, оказалось, что мост на реке Малке у Старого Екатеринограда был отдан на откуп, без всякой платы в казну, в руки частного лица, которое, построивши мост, брало произвольную пошлину за проезд, а с кабардинцев с каждого стада овец по два барана. Князья Большой Кабарды, враждовавшие с князьями Малой Кабарды и владевшие относительно большими средствами, притесняли последних, развращали узденей, принадлежащих владельцам Малой Кабарды, и выводили их из повиновения. С другой стороны, русские чиновники за деньги также держали сторону князей Большой Кабарды, недостаточно отличали лиц, преданных России, и не только не поддерживали их, а нередко даже и притесняли. Такие владельцы, в награду за их преданность России, были в презрении у своих единоверцев, слабы, неуважаемы в народе и в загоне у русских чиновников.
Те же князья, которые были богаты, не только безнаказанно занимались хищничеством, но, по ходатайству приставов, получали еще жалованье от нашего правительства.
«Над кабардинцами, – доносил впоследствии генерал-майор Дельпоццо[23], – имел власть всякий, кто только хотел быть их начальником, и притом всякий притеснял и грабил; в справедливых же просьбах им никогда не делано было никакого удовлетворения». Правда, хищнический образ жизни этого народа был причиною многих подозрений и давал часто случай обвинять кабардинцев в насилии и грабеже, но справедливо и то, что со стороны наших властей и даже самих поселян было допущено много злоупотреблений и несправедливых притеснений кабардинскому народу. Если, бывало, у кого-либо из поселян сведут ночью со двора несколько скотин, то в этом обвиняли кабардинцев, даже и в том случае, когда найденные следы неоспоримо доказывали, что украденный скот уведен внутрь наших границ. Поселянину на линии достаточно было сказать, что он ограблен кабардинцами, и заявить о количестве причиненного ему убытка, чтобы начальство Кавказской линии, без всякой поверки и удостоверения, требовало удовлетворения от кабардинцев.
Такого рода поступки вызвали энергический протест со стороны главноуправляющего. Князь Цицианов приказал обнародовать между жителями Кавказской губернии, чтобы они тотчас после похищения имущества давали знать о том на ближайший военный пост и капитан-исправникам, которые обязаны в управе земской полиции привести ограбленного к присяге в том, что показанная им потеря справедлива. Затем, капитан-исправник делает повальный обыск и исследует на месте, не произошло ли похищение от собственной оплошности или нерадения жалующегося, который только в случае своей невинности получает удовлетворение.
В предупреждение же возможности хищнических нападений жителям приказано ходить на полевые работы, если не целою деревнею, то не менее половины, и быть вооруженными; деревни обносить рвом и валом, на котором ставить палисад или сажать колючий кустарник, стараясь разростить его в рост человека и как можно гуще; каждому хозяину иметь по три «злейших собаки», которых на день привязывать, а на ночь спускать[24].
Делая все эти распоряжения, князь Цицианов не надеялся, чтобы они были в точности исполнены и чтобы положение края изменилось во многом. Злоупотребления слишком вкоренились в систему тогдашнего управления линии, и нужно было много усилий, чтобы привести все в должный порядок.
«Линия, – писал князь Цицианов графу Кочубею[25], – давно управлялась не начальниками, а канцеляриями их, следовательно, неопределенное жалованье чиновникам, окружающим начальника, было поводом к раздаванию его не по трудам, а по пристрастию к временщикам оного начальника. Так точно и я застал, как майорского чина секретарь получал из 5100 руб. суммы девятьсот рублей, а писцы без обуви; расходы из той же суммы на канцелярию так велики, что я уверен, что и в канцелярии вашего сиятельства столько не исходит; например, 12 стоп бумаги и 10 фунтов сургуча выходит в месяц. Потом казначейскую должность правил секретарь, которому и без того дела множество, а по сим причинам, не вспоминая о прошедшем, за необходимость счел привесть в ясность оную сумму, с тем чтобы на мое место поступивший так же, как и я, ограничен был в прихотях своих.