Выбрать главу

Правоверные принимали посланных с подобающим почетом, поверили в обещание Порты содействовать им деньгами и войсками и ополчались против Грузии. Все азербайджанские ханы, кроме Эриванского, заключили союз с дагестанцами и взяли взаимные обязательства сопротивляться завоевательным намерениям России. Многие из них прибыли на границу Грузии и требовали, чтобы паша Ахалцихский или сам одновременно с ними вторгся в Грузию, или отпустил к ним находившихся у него лезгин[147]. В августе Ираклий получал со всех сторон сведения о сборе на его границах многочисленных врагов: в Ахалцихе собирались лезгины и турки, подстрекаемые и набираемые Сулейман-пашой, Омар-хан Аварский, соединясь с джаро-белоканцами, также готовился к вторжению в Грузию, мусульманские подданные Ираклия волновались, переговаривались с лезгинами и обещали, отложившись от царя, присоединиться к ним. Казахи дали даже слово с появлением лезгин схватить жившего среди них царевича Георгия и передать в их руки. Посланные в Дагестан лазутчики приносили каждый день все более и более угрожающие известия и советовали грузинам заблаговременно найти для своих жен и детей убежища и скрыть в безопасные места имущество[148].

Опасаясь больше всего вторжения Омар-хана, силы которого простирались до 15 000 человек, Ираклий, хотя и призывал к себе на службу ингушей и осетин, обещая хорошее жалованье, но считая свое положение безвыходным, не думал уже об обороне границ, а приказал жителям собираться в четыре главных пункта, отстаивать которые и был намерен. Это были города Гори, Тифлис, Телав и Сигнах. Приказание это осталось далеко не исполненным. В то время в

Грузии не было единства, и многие из князей и дворян, предпочитая следовать собственным интересам, остались в своих маленьких замках[149]. Положение страны было критическое, грузины собирались на защиту отечества медленно, вяло и неохотно, так что на успех отражения неприятеля рассчитывать было трудно.

«Долгом поставляю представить, – писал полковник Бурнашев[150], – что по испытанию моему через два года худую я имею надежду на грузин, причины сему не место теперь объяснять. Не имею я конных войск и для разъездов, нужно хотя бы сколько-нибудь иметь оных на сей случай; нужно и для того, чтобы присланием сикурса ободрить от уныния падших здешних жителей, а неприятелям внушить страх умножением наших сил».

Грузины действительно были в большом смятении, тем более что лезгины, не ожидая Омар-хана Аварского, рассеялись по всей Грузии небольшими партиями со стороны Ахалциха, грабили и опустошали страну. Чрезвычайная жара иссушила реки, так что переправа не представляла никаких затруднений, и почти не было дня, чтобы лезгины не похищали где-нибудь скот или людей или не сжигали хлеб, которого до сих пор они никогда не касались.

Ираклий, не надеясь на собственную защиту, повторял просьбу о присылке русских войск и доставке ему заимообразно 200 пудов пороха. Полковник Бурнашев сосредоточил в Тифлисе восемь рот своих батальонов, чтобы двинуться с ними против неприятеля, когда узнает направление, которое тот примет при вторжении в Грузию[151].

В то время Потемкин не мог оказать Ираклию никакой помощи, ибо все войска, расположенные на Кавказской линии, были заняты усмирением волнений, произведенных на северном склоне Кавказа появившимся в Чечне пророком.

Глава 6

Пророк в Чечне и его учение о газавате, или священной войне. Неудачное сражение полковника Пиери с чеченцами. Волнения в Кабарде. Нападение горцев на Каргинский редут и Григориополис

В начале 1785 года в Чечне появился пророк по имени Мансур[152], начавший проповедовать новое учение. Уроженец селения Алтыка-бак[153], Мансур принадлежал к самым бедным жителям аула, ему было в то время около двадцати лет.

«Отец мой, – говорил он[154], – именовался Шебессе, он умер, но из братьев моих еще двое в живых. Я беден, все мое имение состоит из двух лошадей, двух быков и одной хижины. В первые годы своей юности пас я овец, а возмужав, упражнялся в земледелии, грамоте не учен, читать и писать не умею, а выучил наизусть повседневные пять молитв и узнал основные догматы религии. Я видел, что соотчичи мои, как простой народ, так ученые и духовенство, уклонились от путей закона, впали в заблуждения и, отринув должное к Богу почтение, пост и молитву, стали жить развратно, утопая во всевозможных злодеяниях. Мне известно было, что с давнего времени народ наш следует дурным обычаям воровать, убивать без всякого сожаления ближних и вообще ничего иного не делать, кроме зла; и сам я поступал таким же образом. Но, вспомнив смертный час и ведая, что за неисполнение законом повеленных обязанностей должен буду дать ответ Богу на страшном судилище, я вдруг осветился размышлением о роде жизни, мною провождаемом, и усмотрел, что он совсем противен нашему святому закону. Я устыдился своих деяний и решил не продолжать более такой варварской жизни, а соотносить свое поведение с предписаниями священного закона. Я дал себе твердый зарок не следовать худым примерам своих соотчичей, жить набожно и никогда не пренебрегать постом и молитвой. Я покаялся во грехах своих, умолял о том же других, и ближайшие мои соседи повиновались моим советам».

вернуться

147

Моек. арх. Гл. штаба. Журнал кн. Потемкина подаваемым ее имп. вел. запискам.

вернуться

148

Рапорты подполковника Квашнина-Самарина Бурнашеву 3 и 17 августа 1785 г.

вернуться

149

Рапорт Бурнашева 4 октября, № 42.

вернуться

150

Рапорт Бурнашева Леонтьеву 17 августа, № 38.

вернуться

151

Рапорт Бурнашева Потемкину 19 августа, № 33.

вернуться

152

Настоящее имя его было Учерман, переделанное нами сначала в Ушурму, а потом в Мансура. Впоследствии и сам пророк называл себя последним именем.

вернуться

153

Так сам Мансур называл селение, в котором родился. На наших картах оно известно под именем Алды.

В журнале «Русская мысль» 1884 г., кн. VII была напечатана статья «Авантюрист XVIII века». В ней описаны похождения какого-то лжепророка Мансура, не имеющего, впрочем, никакого сходства с тем, который явился проповедником в Кавказских горах. Автор пишет, что в марте 1785 г. в Курдистанском городе Амадии появился пророк Мансур (самозванец Жан-Батист Боэтти, итальянец по происхождению), начавший проповедовать новое учение. Далее говорится, что число его учеников быстро возрастало и достигло огромной цифры, что, выступив 20 апреля 1785 г. из Амадии всего с 96 человеками, он подошел к г. Битлису с таким большим ополчением, что смог осадить его и потом взять штурмом. Этот первый успех имел будто бы громадные последствия: город Мусс сдался пророку без сопротивления, Ахалцих он взял штурмом, Эрзерум сдался, а в Тифлисе он разбил русские войска и захватил 10 000 пленных. Автор, очевидно, плохо знает Кавказ, если говорит, что к пророку шли последователи из ущелий Кавказских гор под Эрзерум. В конце статьи сказано: «Мы не можем сомневаться, что авантюрист кончил свою жизнь в Соловках (Соловецком монастыре), потому что последнее письмо его помечено «Соловецк 15 сентября 1798 г.».

Все это выдумки и не имеет ничего общего с проповедником в Кавказских горах. Из нашего рассказа, как предыдущего, так и последующего, видно, что с 1782 по 1795 г. Тифлис не подвергался нападению пророка, что русские войска имели дело только с лезгинами и что, наконец, судьба кавказского Шейх-Мансура отлична от той, которая описана в статье.

Взятый в плен в 1791 г. Шейх-Мансур был отправлен в Петербург и представлен императрице. Было бы более чем странно посылать фанатика-магоме-танина в православный монастырь, и потому 15 октября 1791 г. Мансур был отправлен в Шлиссельбургскую крепость, где и скончался 13 апреля 1794 г. Он похоронен без всякого обряда на Преображенской горе близ города (см. рапорт коменданта Шлиссельбургской крепости полковника Колюбакина, Госуд. арх. VII, д. № 2777).

В том, что Мансур природный горец, сомневались еще и в прошлом столетии. В первое время смотрели на него как на эмиссара, подосланного турками, а потом как на пришельца, ищущего поддержки Порты. Все эти предположения оказались, однако, несостоятельными (см. Сборник Императорского русского исторического общества, т. 47, с. 143, 145, 170–181).

вернуться

154

В своих показаниях Шешковскому и др. Госуд. арх. VII, № 2777; XXIII, № 13, карт. 50–52.