Пользуясь временным замешательством в администрации края, все владельцы встрепенулись и готовы были уклониться от зависимости, наложенной на них нашим правительством. В числе первых лиц, явно выказавших свое недоброжелательство к России, был имеретинский царь Соломон.
Присоединив Имеретию против желания Соломона, мы приобрели в лице его тайного врага, готового на все хитрости, козни и коварства, лишь бы только восстановить свою прежнюю самостоятельность. Склонность имеретин ко всякого рода переменам была причиной, что и от самого народа непоколебимой верности ожидать было невозможно. В Имеретин не было того, что мы привыкли подразумевать под словом народное единство; каждый шел врозь и заботился о собственном благосостоянии. От этого происходило, что тот, кто был предан нам сегодня, мог быть заклятым врагом завтра. В князьях всего царства мы встретили, по словам современника, «предателей и изменников, готовых себя оказать таковыми при первом удобном случае»; в народе – людей привыкших к грабительству и присвоению чужой собственности, людей забитых, угнетенных и не имевших достаточной твердости, чтобы заявить желание о перемене к лучшему своей участи.
Зная характер народа и предательство князей, генерал-майор Рыкгоф, находившийся в то время в Имеретин, тотчас по получении известия о смерти князя Цицианова и о неудаче его под Баку занял одним батальоном Белевского полка Кутаис, столицу Имеретин, и местечко Марани, где находился наш провиантский магазин[8].
Предположения Рыкгофа скоро оправдались. Смерть князя Павла Дмитриевича и сомнительное положение дел наших относительно Порты подавали большие надежды Соломону на возможность восстановить свою независимость и отделиться от России. В Имеретин дела запутывались. Генерал Рыкгоф, по своим преклонным летам, был мало способен «как духом, так и телом к военным действиям» и энергическим мерам. Соломон и его приближенные видели это и пользовались случаем. Царь прекратил сношение с русскими, не отвечал на письма начальствующих лиц, не думал назначать депутатов к высочайшему двору, а говорил, что пошлет в Петербург одного из своих доверенных, и не иначе как в качестве посланника. Не ограничиваясь этим и не скрывая уже своего недоброжелательства к России, имеретинский царь портил дороги, заваливал их засеками, прервал сообщение с Мингрелией и намерен был атаковать Кутаис.
Он успел заставить многих князей присягнуть ему и дать обещание вооружить своих людей для нападения на столицу Имеретин. От грузинского царевича Александра явился посланный, который, склоняя Соломона к восстанию, говорил, что если царь будет действовать против русских, то ахалцихский паша пришлет ему в помощь лезгин. Соломон собирал ополчение и подготовлял запасы продовольствия; его агенты разъезжали по селениям, волновали имеретин и в особенности жителей Лечгума. Посланные царя уверяли последних, что Соломон заставит русские войска оставить Имеретию и тогда разорит всех ему противящихся.
Вся Имеретия волновалась, и положение русских войск становилось весьма затруднительным. Запас продовольствия в Белевском полку приходил к концу, а подвоз провианта из Тифлиса сопряжен был с большими трудностями; на доставку же его морем через Поти также рассчитывать было нечего: комендант потийской крепости просил 500 голландских червонцев за то только, чтобы дозволить выгрузить наш хлеб, привезенный в Поти[9]. Оставалось одно средство: покупать хлеб на месте, но и этот источник скоро иссяк, так как царь запретил привозить его в город и продавать нашим войскам. Генерал Рыкгоф требовал, чтобы Соломон, на основании заключенного трактата, доставил положенное количество провианта, но царь отказался это исполнить.
– Выведите войска из Кутаиса, – говорил он, – и поставьте их в другое место, тогда доставлю все необходимое.
Но как было возможно оставить столицу Имеретин, когда батальон Белевского полка, шедший из Хопи в Кутаис, имел уже перестрелку с войсками Соломона, перестрелку, вследствие которой двинуты были к границам Имеретин войска из Карталинии[10].
8
В подробностях Белевский полк был расположен: гренадерский батальон и два орудия, в которых было 21 офицер и 457 человек нижних чинов, находился в Кутаисе; три мушкетерские роты: 10 офицеров и 306 нижних чинов в м. Марани; три роты с четырьмя орудиями, 12 офицеров, 210 человек нижних чинов, в Редут-Кале. Одна рота: три офицера, 83 рядовых в крепости Рухе, на абхазской границе. Одна рота: четыре офицера, 117 рядовых в Лечгуме и Лайлате (Рыкгоф Несветаеву, 2 апреля, № 181, дело № 309).