Снова испуганно подскакиваю.
Оборачиваюсь и так и застываю от ужаса, ибо отсветы пламени на темной стене вдруг начинают извиваться и переплетаться, образуя силуэт живого существа, которое раскачивается под чарующую песнь огня. В самом центре силуэта пульсирует крошечный пучок света.
Сердце.
У меня в комнате тихо бьется чье-то сердце.
– Нет, это безумие, – шепчу я и возвращаюсь к рисунку. При виде того, что я только что изобразил на бумаге, меня охватывает ужас. Взгляд замирает на колье из зубов на девичьей шее.
А вдруг это увидит мама? Или Эльмира? Какая жуть. Сколько внимания и волнений она вызовет!
Легкие камина громко выдыхают у меня за спиной, встревоженные порывом ветра в трубе – а может, и мной. Нежданный дождь вдруг барабанит по окнам – тук-тук, тук-тук, тук-тук – от этого волнение мое только растет. Тревожные тучи заволакивают небо и солнце; на всех четырех стенах комнаты отражается оранжевое пламя – яркое, лучистое, беспокойное.
Комкаю рисунок, встаю с кресла, чтобы кинуть в камин омерзительную подделку под искусство, просочившуюся на бумагу из-под моих пальцев, но ноги словно прирастают к земле.
Я слышу голос.
В моей комнате, рядом с камином, кто-то есть, и этот кто-то отчетливо произносит четыре слова:
– Покажи. Меня. Всему. Миру.
Отступаю на пару шагов, недоверчиво качая головой. Ноги едва меня слушаются. Огонек в самом центре силуэта на стене разгорается все ярче и пульсирует со всё тем же тук-тук, тук-тук, тук-тук в такт дождевым каплям.
Тук-тук, тук-тук, тук-тук…
Рисунок выскальзывает из моих пальцев и падает на пол. Складываю ладони в молитвенном жесте и в полный голос, а вовсе не полушепотом, как недавно в церкви, произношу слова молитвы:
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое…
От камина доносится новый громкий вздох, и к моему ужасу – и изумлению! – дрожащий силуэт плотнеет, затвердевает и отделяется от стены. Да-да! Из моей стены выходит девушка в платье из сажи и черных перьев! С ее узких рукавов и юбки на деревянные половицы струится мрак, ударяясь о пол с тем же тревожным «тук-тук-тук», что и дождь, по-прежнему бьющий в стекло. В глазах у нее пляшут отсветы пламени, а у губ тот же бордовый оттенок, что и у обоев в моей комнате. Чернильно-черные локоны ниспадают до самого пояса. Кожа у нее тусклая, пепельная, а заметив ногти, длинные, изогнутые, стального цвета, – я нервно сглатываю.
Изумленно открываю рот. Дрожь моя только усиливается, а в ушах шумно отдается стук сердца.
– Я ужасно голодна, – низковатым голосом, который вибрирует, будто струны виолончели, признается девушка. – Мне нужно больше слов. Больше внимания и переживаний, которые ты обещал!
Ноги у меня подкашиваются. Хоть рот у меня и открыт, я даже вскрикнуть не могу.
Таинственное создание направляется ко мне, шагая по полу в жестких туфельках из древесного угля, и с каждым ее движением холодок, бегущий у меня по спине, лишь усиливается.
На глазах выступают слезы.
Говорить я по-прежнему не в силах.
Она останавливается прямо напротив меня. Тени стекают с ее рукавов, будто ручьи черной краски, заливая ковер, а запах горячих углей и тлеющего дерева ударяет мне в ноздри. Колени у меня дрожат, голова идет кругом. Гулко опускаюсь на свое кресло, а в голове у меня вдруг начинают звучать мрачнейшие прозаические и поэтические строки, лучше которых мне в голову еще ничего не приходило.
Девушка обхватывает своими горячими и сильными ладонями мое лицо. Ее жаркое дыхание обжигает крошечные волоски у меня в носу.
– Эдди, ты почему так дрожишь? – спрашивает она. В ее зрачках пульсирует огонь, и языки этого пламени достают до самых краев обсидиановой радужки.
Стискиваю зубы, чтобы подавить дрожь в подбородке. Взгляд останавливается на колье, висящем у девушки на шее, всего в нескольких дюймах от моего лица – на украшении, сделанном из человеческих зубов, которые при каждом ее движении негромко постукивают, ударяясь друг о друга.
– К-к-к-то ты? – напряженным шепотом, от которого миндалины пронзает внезапная боль, спрашиваю я.
– Тебе это прекрасно известно, Эдди, – отвечает она. – Мы ведь с тобой уже столько лет вместе.
– Тебе сюда нельзя! – говорю я, качая головой.
– Я так голодна.
– Уходи! Скорее! Не ровен час как сюда придет отец!
– Что это ты вдруг так меня испугался? – Она склоняет голову набок, и огонь в глазах заметно тускнеет. – Ведь я прихожу всякий раз, когда мрачные строфы и жуткие образы вспыхивают в твоем уме. Я являюсь тебе на кладбищах и в самые темные, страшные ночи…