Это обстоятельство сделается совершенно понятным, когда мы вспомним, как строилось Польское государство. Строилось оно помимо народа и в противоположность народным обычаям, — вовсе не так, как Русское. В то время, когда князья русь поддержали на севере по Днепру и до самих Карпат порядок жизни, установившийся обычаем, — за Вислою уже резко выделилось из народа высшее сословие, отрознилось от него обычаями, позаимствованными от немцев, выпросило себе у королей привилегии и, живя в замках, обижало тех, которые продолжали жить селами, по-старинному. Из этого-то гордого сословия размножилась впоследствии шляхта, которая только себя считала (narod szlachecki), почему и имя народа присвоила исключительно своему сословию. Но, пока до этого дошло, притесненные и обедневшие жители сел не один раз восставали против жителей замков, захватывали их имущества, женились насильно на их женах и пытались уничтожить их привилегии (совершенно, как делали впоследствии казаки); словом — народ, обиженный привилегированными владельцами замков, стремился воссоздать тот естественный порядок вещей, который русские князья оставляли нетронутым в подвластных им областях. Но паны действовали заодно с латинским духовенством, которое, в начале польской истории, состояло из одних пришлых немцев, и потому всячески помогало панам, своим питомцам, одолеть поселян. По смерти короля Болеслава Храброго, досада народа на владельцев замков, на бискупов и ксёнзов дошла до того, что народ, восставши против панов, истребил всех бискупов и ксензов, и возвратился к прежней славянской вере, уничтоженной латинцами. Только с помощью заграничных немцев и новых присланных ими в Польшу бискупов и ксензов, владельцы замков успели взять верх над поселянами и принудили их к латинскому церковному обряду.
Таким образом история земель, составивших впоследствии Польшу, по древним письменным свидетельствам, не заподозренным и польскими учеными нашего времени, начинается упорною борьбою притесненных классов населения с теми классами, которые утвердили за повислянскою Славянщиною имя Польши, и победою над ними этих последних, с помощью латинского, пришлого из немецких земель, духовенства. Нельзя не заметить, что занятие князем Владимиром червенских городов и князем Даниилом земли Люблинской согласовалось вполне с духом восстания, который искони одушевлял обиженные сильными людьми массы во владениях деспотических и гордых представителей польского имени. Эти массы естественно должны были дорожить восстановлением гражданской равноправности, нарушенной исконным полноправством панов, и стремиться к томбычному самоуправлению, которому в русских областях был боль простор даже и при случайном самовластии некоторых русских князей, то есть при злоупотреблении вверенною им властью. На этом основании можно полагать, что имена: первоначально принимались одинаково на всей равнине, которая впоследствии является в истории в виде двух государств, Польского и Русского, и где только хоть временно господствовало вечевое, уравнивающее все классы право, общее русским областям, там навеки народ остался в собственном мнении русским, какое бы правительство ни повелевало им. Это право не было установлено пришельцами: оно получило свое начало от исконного славянского понятия о равноправности и развивалось по мере развития или видоизменения русской гражданственности. Вечевое право в начале было свойственно всем обитателям берегов Вислы, которые, по древнейшим преданиям о славянах, ничем не отличались от обитателей берегов Днепра; только на берегах Днепра и во всей древней Руси оно было общим для всех сословий, а в областях, составивших Польшу, паны присвоили самоуправление исключительно своему сословию. С одной стороны, они постоянно старались освободить свое сословие от власти короля, а с другой — подавляли народное самоуправление, которое, по старой памяти о сельских громадах, сходах, копах и вечах, все еще проявлялось в некоторых местах. Не мудрено, что каждая область, отторгаемая древними русскими князьями от Польши, навсегда усвоивала своим жителям и русских. Слово в период созидания политического тела Польши, в понятии сельских общин, значило, можно сказать, то же, что не подвластный онемеченным, латинизованным панам, своеобычный, народоправный.