Так умели говорить наши паны о самопожертвовании, и однако ж никто из них не пожертвовал ничем во всё время борьбы православия с унией. Ни одного можновладного мученика не представило нам смутное время в истории южнорусской церкви, и даже ни одно панское имение не было секвестровано за обещанную панскими манифестациями поддержку и защиту мещан, гонимых всевозможными способами, караемых денежными взысканиями и казнимых смертной казнью. Суппликация 1622 года была такой же фальшивой тревогой со стороны православной шляхты, как и все протесты «патрона православной веры», прозванного, как бы в насмешку, Святопамятным. [15] Можно сказать, что уже в его время дело отечественной веры сознавалось проигранным. Из неё старались только извлечь фамильные выгоды, то есть не отказаться от неё безвозмездно. Как люди по своему веку широко образованные, они в душе пренебрегали простонародным и монастырским православием. Как привилегированное сословие, они из-за интересов валящейся перед ними церкви не смели возмущать источник своих привилегий. Как члены общества, привыкшего жить не по средствам, они непреодолимо увлекались материальными выгодами. Наконец, как жертвы социального соблазна, предстоявшего им в виде высших и низших дигнитарств, они ораторствовали на каждом сейме в пользу православия, как будто для того только, чтобы подороже продать себя, и с каждым годом увеличивали собой число явных отступников. Между тем люди, одушевлённые истинной любовью к предкам и старине, люди, подобные Исаии Копинскому или Иову Борецкому, напрасно гальванизировали умирающее сословие электрическим током духа своего; напрасно выпрашивали у панов такие, можно сказать, прощальные фундации, какими оказались заднепровские монастыри в имениях Корибутов Вишневецких и самое пожертвование дома Ложек от имени Анны Гулевичевны; напрасно сочиняли для них красноречивые манифестации вроде «Суппликации к светлейшему и ясновельможному Сенату». Видя неудержимое тяготение своих двуличных патронов к польскому центру, они оставляли их без ругательств, какими противная сторона осыпала поборников православия, и, вместе с низшими классами русского народа, стремились к более сильной точке тяготения, к центру московскому.
ГЛАВА XXII.
Приток в Украину белорусского населения по поводу унии — Отношения казаков к церкви и вере. — Образцы шляхетского православничанья. — Опасное положение представителей православной иерархии. — Малодушие самого учёного из них. — Витебские местичи в борьбе с унией. — Образец русской правдивости под польским жупаном. — Оправдательная сторона распространения католичества. — Осуждение унии католиками. — Витебская трагедия. — Польский народный пророк. — Воззвание папы к королю о наступлении на православных. — Террор в Киеве.
История Руси, находившейся в составе Польского королевства, долго ещё будет писаться с пробелами. Кроме молчания малограмотных её представителей, нас постоянно останавливает молчание о ней людей, которые, считая народом одно привилегированное сословие, занимались только его интересами, и лишь по отношению к зтим интересам упоминали отрывочно о движениях в низших классах. К таким отрывочным упоминаниям принадлежат заключительные слова сеймовой записки Щенсного Гербурта, [16] которой он, в 1613 году, увещевал своих собратий относиться к русским правам и обычаям внимательнее: «Несколько десятков тысяч руснаков, вытесненных поборами, поселилось около Эгра и Сольнока. Чего надобно ждать от них? Одного: что за грабёж они воздадут грабежом, а за нарушение веры своей — нарушением наших денежных мешков, возов и последнего нашего имущества». Это — тёмное, но весьма важное указание на эмиграцию, бывшую следствием национальной и религиозной нетерпимости известной части польского общества. Другое подобное указание мы находим в знаменитой сеймовой Суппликации 1623 года. «Какой дух мы возбуждаем один против другого внутри отечества для отпора ежедневного нашего неприятеля (Татарина)?.. Нет надобности говорить, какой: он высказывается слишком ясно. До слуха каждого из нас доходит плач, рыдание и нареканье нашего несчастного русского народа [который был нерушимой стеной Польскому королевству от этого неприятеля] по городам и местечкам, наконец уже и по сёлам королевским и панским, что людей, вытесненных по поводу унии из домов и имуществ своих, едва может уже вмещать Понизовье [17] и Украина».
15
Сие название соединил впервые с именем князя Константина-Василия Острожского сочинитель панегирического посвящения Петру Могиле изданного во Львове в 1630 году «Октопха сиречь Осмогласинка».
16
О Гербурте Щенсном Кальнофонский упоминает в своей Тератургиме (стр. 172), и нам следует принять его отзыв к сведению: «Napisał niedawno pożyły у wysokiey nauki, mądrości, vwagi у doskonałey w starożytności pzesiwiałey wiadomości Szczęsny Herbnrt, w owym Krakowskim po rokoszowey porażce zasadzony gmachu:
Śpiewa słowik na topoli,
A przecie go w sercu holi:
Śpiewa więzień okowany,
Licząc w swoim ciele rany...
17
Здесь разумеется понизовье Белорусское, примыкавшее к Днепру, а не украинское, лежавшее ниже Черкасс и Кременчуга.