II. После собора II вселенского константинопольского, составившего новую редакцию символа, во все время до халкидонского собора и на нем самом, замечается более или менее ясная борьба между двумя редакциями символа: никейского и константинопольского. Никейский символ признавался всюду в церкви в качестве символа, ямеющего высокое церковное значение. Не так было с символом константинопольским. Были целые церкви, которые, держась символа никейского, отказывались от принятия символа константинопольского. Но также были и такие церкви, в которых символ константинопольский преимуществовал пред символом никейским, хотя последний продолжал употребляться в практике[902]. Символ константинопольский здесь почитался редакцией более совершенной, в особенности в виду борьбы с еретиками. Настояла надобность придать всеобщий церковный авторитет символу константинопольскому рядом с символом никейским. Это и делает собор халкидонский. Здесь, как мы знаем, он читан был в качестве вероизложения, которое должно лежать в основе православного раскрытия веры. Он внесен был в самое «вероопределение» собора, при чем ему отданы самые высокие хвалы. В «речи» собора халкидонского к императору он выставляется как полезнейшее руководство в борьбе с лжеучением. Словом, собор халкидонский придает символу константинопольскому вселенское значение. После этого названный символ утверждается и приемлется во всех церквах. Противодействия в этом случае были бессильны[903]. О символе константинопольском, как вероизложении вселенской важности, упоминают со времени халкидонского собора как соборы вселенские и епископы всего христиавского мира, так и гражданское законодательство. Символ константинопольский рядом с символом никейским, читается на пятом и шестом вселенских соборах. Что касается до отдельных христианских церквей, то они подают свой голос в пользу символа константинопольского тотчас же после халкидонского собора. Папа Лев Великий писал к епископам на восток после собора этого: «все братство ваше знает, что определение св. собора, который собирался для утверждения веры в Халкидоне, я прннял всем сердцем»[904]. Без сомнения, здесь разумелось вероопределение халкидонское, в которое был включен и символ константинопольский. Патриарх константинопольский Анатолий также заявлял свое согласие с вероопределением собора константинопольского вселенского[905]. То же сделал преемник Диоскора, патриарх Александрийский Протерий[906]. В Александрии это был еще первый случай признания символа константинопольского в качестве вселенского символа. Доселе ничего подобного история не встречала здесь. Представители прочих важнейших церквей христианских также теперь, со времени халкидонского собора, явно признают значение указанного символа. До нас дошла целая масса свидетельств о данном случае[907]. Мы не имеем намерение исчислять все церкви, которые приняли символ константинопольский. Отметим лишь тот факт, что даже церкви, которые на самом халкидонском соборе являлись единомышленными с церковью александрийскою и, следовательно, не признававшими рассматриваемого символа[908], что и эти церкви по заключении халкидонского собора, однако, подают свой голос в пользу символа константинопольского. Таковы церкви в Эпире, в Елладе[909]. Случалось даже, что еретики монофизиты, которые сообразно с их принципами должны были быть врагами символа константинопольского, также высказались в пользу этого символа. Таков был Петр сукновал, монофизитствующий патриарх в Антиохии[910]. Если обратимся к гражданскому законодательству в Византиb, то примечаем то же явление. После собора халкидонского символ константинопольский объявляется в императорских указах как безусловно обязательное исповедание для каждого христианина. Давно ли царcтвовал император Феодосий младший, который в своих указах исключительно держался символа никейского[911], который призывал всех следовать этому именно символу? Λ между тем преемник его, император Маркиан, после собора халкидонского прямо и решительно становится защитником символа константинопольского. В своих указах, назначенных для руководства граждан всей империи, он постоянно рядом с символом никейским указывает и символ константинопольский[912]. Впоследствии некоторые из ближайших преемников Маркиана, хотя даже и были монофизитами, однако не отвергали символа константинопольского, а подтверждали его церковный авторитет. Император Василиск в одно и то же время отвергал халкидонский собор и призвавал символ константино- польский[913]. То же встречается в так назаваемомь энотиконе императора Зенона. Несмотря на непризнание халкидонского собора, Зенон, однако, стоит за символ константинопольский[914]. Во времена императора Юстиниана авторитет II вселенского собора становится непререкаемым[915].
903
Отказались принять символ еретики — монофизиты в церкви александрийской. Они писали императору Льву (457–474 г.г.), преемнику Map- киана: «собора ста пятидесяти отцов мы не знаем» (Synodum centum quinquaginta nescimus). Concilia, t. II, pars 1, p. 377. Деян. IV. 492. Ha первых порах, кажется, не приняли символа константинопольского некоторые церкви на востоке и Иллирике, наклонные к монофизитству, благоприятствующие крайнему александрийскому направлению. Таковы церкви первой Армении, Озроэньской (Едесской) области, первой Финикии, древнего Эпира. Что исчисленные церкви, по-видимому, сначала не приняли символа константинопольского, об этом мы догадываемся на основании посланий этих церквей к императору Льву. Ибо в посланиех, написан- ных в ответ на вопрос, предложенный императором всем церквам, как следует смотреть на халкидонский собор и его определения, — сказанные церкви, упоминая символ никейский, не упоминают символа константинопольскаго (Concilia, ibid, ρ, 395. 383. 384. 405. Деян. IV, 603–5, 530, 532, 667).
904
Leonis ep. ad episcopoe. Concil. ibid. p. 369. Деян. IV, 443–4. Сл. Нefele. B. II, s. 33.
907
Разумеем послания различных церквей к императору Льву, о происхожденин которых мы сказали выше в примеч. 7.
912
Concilia, t. II, pars 1 p. 352–3. 363. 371. Деян. IV, 405. 407. 428. 455. Исключение составляют его указы, адресованные к бунтовщикам монофизитам, монахам александрийской и Иерусалимской церкви. В них из предосторожности, как бы еще более не разжечь страстей, символ константинопольский умалчивается, а упоминается один никейский (ibid. p. 357. 361. Деян. IV, 410. 422).