[172]. То же самое свидетельствует и Созомен. Он говорить: «Аеций очень любил спорить, был дерзок в суждениях о Боге и употреблял логические и разнородные доказательства»[173]. Об Евномии в том же роде свидетельствует Василий Великий. Он замечает: «не трудно доказать, что говорит (Евномий) занятое у мирской мудрости (έх τῆς τοῠ x όσμου σοφίας), что ею сведен он с ума и вдался в такие новизны понятий». Он говорит далее, что Евномий читал и изучал сочинения Аристотеля: «категории» и им руководился в своих нападках на веру[174]. Способность ариан вдаваться в тончайшие исследования веры служила приманкой, на которую они уловляли неопытных[175]. Вообще так называемых диалектиков много встречается в кругах арианских[176]. Диалектическое раcсудочное направление, господствовавшее в обществах арианских, вместо того чтобы помогать разъяснению вопросов веры, только запутывало их. Не удивительно, если защитники православия ставили в упрек арианам их наклонность к рассудочным изысканиям в религии. Множество самых разнообразных возражений касательно православной истины сыпалось со стороны ариан[177]. Такие возражения принадлежали в особенности строгим арианам. Что же касается нестрогих ариан, полуариан, более близких по своим воззрениям к церкви православной, то они свой интеллектуализм проявляют в той легкости, с какою они создавали новые символы в противность Никейскому, и в том разнообразии, как они в этих символах определяли важнейшие догматы веры. Они как бы поглощепы были мыслию получше изъяснять неизъяснимое. Свои догматические вероопределения полуариане хвастливо выдавали за такие, в которых будто бы сказано последнее слово истины; в них будто бы было «все верно разыскано и исследовано» (πάντα ἀσφαλῶς ὲζητήθη xa ί διερευνήθη)[178]. Страсть к новизне, к оригинальным мыслям в богословствовании, желание сказать веское слово по спорным вопросам, составляет отличительную черту кругов антиникейских. Созомен пишет: «нововведение (арианство), будучи поощряемо похвалами, увеличивалось все более и более. Слишком полагаясь на себя и презирая предания отеческие, оно постановляло собственные законы и не хотело мыслить о Боге согласно с древними, но, изобретая всегда новые догматы, не переставало прилагать новости к новостям» (τῶν x αινῶν x αινοτὲροις σπβδάζβσα)[179]. Ту же страсть к новизне указывает как отличительное свойство у ариаy и св. Григорий Богослов. Его слова таковы: «После того как Сексты и Пирроны и охота к словопрениям вторглись в наши церкви, мы, как говорится в книге Деяний об Афинянах (17, 21), ни во чтоже иное упражняемся разве глаголати что или слышати новое»[180]. Любовь к новизне и по свидетельству Василия Воликаго управляла арианскими богословами[181]. На упрек в излишней пытливости, в приверженности в рассудочным изысканиям в области таинственных вопросов религии, в привязанности к новизнам в догматах, ариане со своей стороны отвечали тем, что порщали православных как людей, любящих тьму вместо света, как людей, имеющих очень узкий взгляд и боязливых в богословских изысканиях. Арианин, епископ Савин во Фракии, известный тем, что он составил сборник соборных определений своего времени, т. е. на- нисавший нсторию соборов, порщал и смеялся над отцами собора Никейского, как над людьми поверхностными, простоватыми, и прямо считал их невеждами[182]. По свидетельству Григория Нисского, в осторожности, с какою православные углублялись в изучение догматов, ариане находили ограниченность, слепоту ума, в чем и упрекали православных богословов. «Если чей-либо ум, говорили они, помрачен по причине зломыслия (отзыв о православии), так что не видит даже и того, что пред ним, то отсюда не следует, чтобы и другим людям было недоступно познание сущего»[183]. Григорий Богослов, вероятно, изведавший на себе укоризны со стороны ариан в том, что православные учителя не смелы в своих богословских полетах, без нужды осторожны, скучны, — Григорий в уста арианствующих влагает такие слова: «у нас учение наподобие хамелеонов или полипов, принимающих непрестанно новый цвет, а ты (Григорий) — приставшая к одному месту наковальня. Как будто всегда одна (и та же) вера, что так слишком стесняет догмат истины, ступая все по одной скучной стове слова»[184]. Разнообразное, смелое, бьющее на эффект в учении богословском составляло задачу арианствуюпщх богословов.
вернуться
Contra Evnomium. L. I, col. 532. Твор. III, 29.
вернуться
Куда вела и приводила ариан их излишняя пытливость, об этом можно хорошо судить по следующим образчикам арианских возражений, какие делались против православного учения о Сыне Божием, а потом и Духе Св. Так, арианствующие возражали против вечности Сына Божия: «если бы не было, когда бы Он не был, но Сын вечен и пребывает со Отцем, то этим утверждается, что Он уже не Сын, а брат Отцу» (Atbanasii. Oratio I, с. arianos. col. 40–41. Migne. Gr. t. 26. Твор. 11, 178). Или возражали, обращаясь к женщине: «был ли у тебе сын, пока ты не родила? Как у тебя тогда не было сына, так не было Сына Божия, пока Он не рожден» (ibid. col. 58. Твор. 192). Возражение направлялось против учения о предвечном рождении Сына Божия. Доказывая, что Сын — создание, ариане запутывали мысль в следующих противоречиях. «Одно ли не созданное (т. е. Божество) или несозданных два?» И на естественный ответ со стороны спрашиваемых: «несозданное одно», замечали: «следовательно, Сын из числа созданных и хорошо говорить, что Его не было, пока Он не рожден» (ibid. col. 73. Твор. 202). Против православного учения о предвечном рождении Сына арианствующие диалектики возражали: «Бог родил Сына, Который уже существовал (вечного) или Который не существовал? Если — несуществовавшего, то правильно утверждать, что Он родился во времени. Если же скажешь; родил Сына, Который уже существовал, то сказать это есть не только чрезмерная нелепость и хула, но и совершенная глупость, ибо существующему не нужно рождение»(Basilii. Contra Evnom. Lib. II, col. 597. Твор. Ш, 81). В тех же видах подорвать учение о предвечвом бытии Сына ариане говорили: «если Сын был прежде Своего рождения, то Он не рожден» (Ibid. col. 606. Твор. 89). На cофизмах строились и возражения ариан против Божества Духа Св.; они напр. возражали: Дух Св. есть без сомнения или нерожденное (существо) или рожденное. И если нерожденное, то два безначальных (Божества). А если рожденное, то рожден или от Отца, или от Сына. И если от Отца, то два сына и брата, а если от Сына, то явился у вас Бог-внук» (Gregor. Theol. Orat. V, theologies, col. 140. Твор. Ш. 108). Жаркие совопросники иногда старались, сколько возможно, подорвать учение о Божественных ипостасях Сына и Духа и таким образом поколебать верование церкви в то и другое лице. Они умствовали: «если Дух не тварь и не один из ангелов, но от Отца исходит: то не следует ли, что и Он есть сын, что Дух и Слово суть два брата? А если Он брат Слову, то как же Слово единородно, или почему они неравны, но один именуется после Отца, другой после Сына? И если Он (Дух) от Отца, то почему не говорится, что и Дух рожден, или что Он — Сын, называется же просто Духом Святым? И если Дух есть Дух Сына, то не следует ли, что Отец дед Духу» (Athanas. Epist. I ad Serapion, col. 565. 568. Migne. Gr. t. 26. Твор. Ш, 25–26)?
вернуться
Oratio in laudem Athanasii, col. 1096. Migne. Cure. Patr. Gr. T. 35. Твор. II, 186. Изд. 1-е.
вернуться
Contr. Evnom. L. Ш, col. 653. Твор. Ш, 127.
вернуться
Contra Evnomium Lib. X, col. 825. Migne. Cursus patr. Gr. t. 45. Твор. Γρ. Нис. в р. пер. ч. VI, 170.
вернуться
Carmen de se ipso, col. 1078. Migne. t. 37. Твор..VI, 28. Ариане действительно уличали Григория в робости (όειλία) при раскрытии догматических истин (Oratio de moderatione in desputando, col. 208. Migne t. 36. Твор. III, 159.