Разность воззрений св. Кирилла и его протнвников теперь для нас, надеемся, становится совершенно ясна.
Для нашей задачи чрезвычайно важно уяснить еще вопрос: как относились обе стороны к символу II всел. собора, к догматической деятельности его, вообще к этому собору. Представители партий смотрели на символ константинопольский разно. Кирилл в своих сочинениях при разъяснении христологическнх вопросов никогда не пользуется редакцией символа константинопольского, но всегда и исключительно редакцией символа никейского. Кирилл прямо и решительно объявлял, что единственным символом, которым должна руководствоваться церковь, есть символ никейский. В духе св. Афанасия[618], Кирилл считает его во всем достаточным и неизменным даже в букве. Он говорит: «решительно терпеть не можем, чтобы кто-нибудь потрясал веру или символ веры, изданный некогда св. отцами никейскими, и решительно не позволим ни себе, ни кому-нибудь другому изменнть хоть одно слово, там поставленное, ни пропасть хоть одному слогу (оὒ τε ἐπιτρέπομεν λέξιν ὀμεῖψαι, ή μίαν γοῦν παραβῆναι συλλaß ὴv), помня слова сказавшего: не прилагай предел вечных, иже по- ложиша отцы твои (Прит. 22, 28)[619]. Отправляясь от такого воззрения на символ никейский, Кирилл в борьбе с Несторием пользуется именно этим символом, оставляя в стороне символ константанопольский, несмотря на то, что в последнем символе учение о Богочеловеке изложено полнее, чем в первом. Напр., он писал к Несторию: «св. и великий собор изрек, что единородный Сын родился по сущности от Бога Отца, Бог истинный от Бога истинного, Свет от Света, Которым Отец все сотворил, сошел, воплотился и вочеловечился, страдал, воскрес в третьй день и взошел на не6еса»[620]. Хотя Кирилл приводил слова символа не с буквальною точностью, но нет сомнения, что здесь мы имеем дело с символом никейским. Он употребляет характерное выражение этого символа, исключенное собором константинопольским II вселенским: «от сущности». Это во-первых. Во-вторых, члены о Богочеловеке со строгою точностью приводятся Кириллом по редакции символа никейского, при чем дополнения, сделанные в этих членах соборов константинопольским, Кириллом обходятся. Тот же Кирилл в своих сочинениях приводит и полный текст символа никейского[621], нигде не упоминая о символе константинопольском. И когда ему необходимо было составить толкование на символ, он опять изъясняет символ никейский в его древнейшей форме[622]. Другое отношение к символу константинопольскому встречаем у представителей антиохийского богословствования. Сам Несторий исключительно пользуется редакцией символа константинопольского, когда он доказывает свое учение на основании вселенских соборов. Это встречаем неоднократно у него. Напр. в послании к папе Целестину Несторий пишет[623]: «св. и всехвальные отцы никейские[624] сказали, что Господь наш И. Христос воплотился от Св. Духа и Марии Девы». Как известно, выражение: от Св. Духа и Марии Девы не находится в символе никейском, а есть принадлежность символа константинопольского. В другом послании Нестория к тому же Целестину читаем[625]: они (сторонники Кирилла) не понимают учения, изложенного св. отцами: «веруем во единого Господа И. Христа, Сына Божия, воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы». Член о Богочеловеке опять читается по редакции константинопольского символа. В сочинении «о догмате» Несторий также пользуется редакцией символа константинопольского[626]. Редакция же символа никейского им игнорируется[627]. Блаженный Феодорит был также поборником собора константинопольского[628]. Есть основание думать, что и вообще в церквах константинопольской и антиохийской символ константинопольский уже был в практике и употреблялся церковно и частно христианами. В самом деле, когда сделалось известным в Константинополе лжеучение Нестория, кто-то составил прокламацию, направленную против еретика, которая и ходила по рукам в столице. В этой прокламации между прочим значилось: «указываю тебе, ревнитель св. веры, как исповедывала эту часть христианского учения церковь антиохийская[629]. Она знала не двух сынов Бога, но единого Сына… при Августе Кесаре родавшегося от Марии Девы. Это учение высказано в сих именно словах: нас ради сшедшего и родившегося от Св. Марии Приснодевы[630] и распятого при Понтии Пилате и далее, как сказано в символе»[631]. Здесь встречаем типические формулы собора константинопольского, отмечаемые нами курсивом. Житель константинопольский приводит этот символ от лица церкви антиохийской; значит он был признаваем авторитетным как в столице, так и в Антиохии[632]. Была ли какая-нибудь, хотя скрытая, борьба между александрийцами и антиохийцами из-за символов никейского и константипонольского, сказать трудно. Можно, однако, догадываться, что Кирилл смотрел недружелюбно на Нестория и антиохийцев за то, что они предпочитали символ II всел. собора символу I-го, а Несторий со своей стороны не уважал привязанности Кирилла к символу никейскому. Так, когда архиеп. александрийский слишком решительно стоит за неприкосновенность символа никейского даже в букве и словах, в его речи (слова приведены выше) слышится намек на врагов этого символа.
623
Nestorii Ер. ad Coelest. Concilia p. 133. Д. I, 373. Известный специалист по истории древних символов Каспари признаст, что Несторий в своих сочинениях пользовался символом константиполольским (Quellen zur Geschichte d. Symbols. В. I, s. 136. Anmerk.), но за доказательствами отсылает читателя к какому-то своему сочинению, написанному, к сожалению, на норвежском языке.
624
Никейские: потому что символ конотантинопольский не есть новый в собственном смысле, — в основе его был положен символ Никейский. Отсюда этот символ известен был больше с именем никейского.
627
Несторий не первый из числа столичных епископов является pешительным приверженцем константипопольского символа. Таким был уже Иоанн Златоуст. По мнению Каспари, Златоуст приводит в своих беседах слова символа по редакции константинопольской (Quellen, В. I, S. 94). Действительно, Златоуст напр., говорил: по внушению Духа Святого говорили пророки, как содержится в нашем символе. «Который (Дух) глаголал в пророках» (см. Opera J. Chrysost. Т. V. p. 690. Ed Montfaucon); а это слова символа константинопольского. Символ же никейский, сколько мы знаем, у Златоуста не цитуется.
629
Этот символ, однако, не был исключительно принадлежностью антиохинской перкви. Отличать цитируемый символ от символа к-ского, как делают это западные ученые, а за ним Чельцов (Древн. формы символа, стр. 46 и д.), нет твердых оснований.
632
Во время III всел. собора приверженность Иоанна антиохийскаго и прочих сирских епископов к символу к — скому не высказывается ясно. В посланиях и различных документах, писанных собственно в это время, они не приводят этого символа, а символ никейский. Но это не значит, чтобы они не знали и не признавали символа к-скаго. В указанном случае у них были свои достаточные основания. Во 1-х, император обеявлял, что следует держаться ник. символа (Concilia. Acta ρ. 280. Д. I, 820), а потому епископы восточные, если желали добиться исполнения своих намерений, волей-неволей должны были делать угодное императору. И, действительно, когда восточные писали, что они держатся ник. символа, это нравилось императору Феодосию (Ibid p. 283. Д. 838). Восточные епископы умалчивали о символе к-ском, как о предмете, который только еще более раздул бы взаимные раздоры двух партий. Далее, восточные обеявляли себя за символ никейский, но с тем условием, чтобы Кирилл отказался от всех своих сочинений, писанных против Нестория (Ibidem, p. 284. Д. 840. Cyrilli, ер. ad Donatum. episc. Nicopol. t. 77. Col. 249); значит все это дело было просто средством к достижению известной цели.