Конечно, дело не обошлось без врагов для унии. В это время, когда жизнь церковная отличалась особенною, часто болезненною чувствительностью ко всем мерам, какие предпринимались властями для благоустройства церкви, уния, как явление весьма замечательное, не могла не возбудить пререканий и споров. Унию приняли враждебно некоторые из епископов, приверженцев антиохийского богословского направления. Они находили, что епископы восточные, прежние приверженцы несторианских доктрин, сближаясь с Кириллом и соглашаясь с его учением, тем самым изменили себе, уступили врагу в неправом деле. Это были открытые враги унаи[682]; с ними никакое соглашение было невозможно. Они отвернулись от церкви, церковь отказалась от них. Был другой класс врагов унии из числа тех же приверженцев антиохийских доктрин: не думаем, чтобы их было много. Эти враги мира присоединились к унии лицемерно. Они подкладывали под униальное исповедание смысл свой — несторианский и объявляли, что Кирилл перешел на их сторону, отказался от своего прежнего учения. Кирилл о них говорит: «встревоженные примирением святых церквей, они злобно; порицают тех, кто не хочет с ними соглашаться и исповедение св. отцов восточных поносят, толкуя его неправильно, и извращая для подтверждения того, что им приятно и нравится, чтобы не расставаться с суесловием Нестория.[683] «Они превращают вме вверх и вниз и говорят, что с их нечестивыми мыслями согласно исповедание восточных»[684]. В опровержение подобной клеветы Кирилл тщательно сличает исповедание с учением Нестория и с очевидностью доказывает, что между ними нет ничего общаго[685]. Гораздо опаснее всех этих врагов унии для мира церковного были противники этого соглашения между александрийцами и антиохийцами, вышедшие из рядов почитателей Кирилла. Они подозрительно смотрели на этого святителя, который вошел в общение с Иоанном; они видели в данном шаге Кирилла измену православной вере[686]. Это были предтечи монофизитстdа. Они вопили против Кирилла за то, что он допускал учение о двух естествах во Христе; это им казалось ересью, антиохийским заблуждением. Они обращались к архиепископу александрийскому с настойчивыми вопросами: как это он принял в общение антиохийцев, когда они учат о двух естествах, как это и сказано в их исповедании, поданном Кириллу? Сам Кирилл об этом пишет так: «некоторые говорят: отчего епископ александрийский терпит и хвалить их (т. е. восточных), когда они признают два естества?»[687]. Кирилл, проведший всю жизнь в борьбе с врагами истины, желает и теперь убедить, успокоить новых своих врагов. Но можно ли ожидать внимания, спокойного отношения к делу от упорных ере- тиков; а эти враги Кирилла именно и оказались таковыми… Он сделал все, чтобы заставить замолкнуть врагов из числа своих прежних друзей. Он говорит с ними их языком, употребляет выражения ими любимые, приспособляется к образу их воззрений, уверяет их, что уния ничего не нзменила в его прежнем учении. Любовь, снисхождение, слышится в каждом слове Кирилла, с какими он обращается к своим неверным друзьям[688]. Защищая учение о двух естествах во Христе, он старается им доказать, что этим не исключается учение о соединении естеств. Одно заключается в другом. «Утвсрждаем, писал он[689] им, что два естества соединились и верим, что после этого соединения, как бы уничтоживши деление на двое (ὡ ς ἀνῃ ρημένης ἢ δη τῆς εὶς δύω διa τo μῆς), пребывает одно естество (μία φύϭ ις) Сына как единого, но вочеловечившегося и воплотившегося»[690]. Защищая то же учение о двух естествах, он доказывает далее, что такое воззрение не заключает мысли, будто Христос имел как бы чужую, Ему несобственную, плоть какого-то отдельного лица. Отсюда он говорил, опять таки приспособляясь к терминологии, любимой его приверженцами, к которой они были привязаны до крайности:,не Бог и человек (т. е. два отдельные лица), соединившись вмеете, составили одного Христа, но Бог, будучи Словом, почти по-нашему (без греха) приобщился плоти и крови, (ὁ λὸγος παραπληϭ ίως ἡμῖν μετέϭ χεν αἳ ματος x αὶ ϭ αρx ός), так что Бог мыслится вочеловечившимся, восприявшим нашу плоть и сделавшим ее своею собственною»[691]. Кирилл, наконец, разъясняет своим неразумным друзьям, что учение о двух естествах, которое так соблазняло их, не ведет к мысли, что страдал за нас какой-то отдельный от Сына Божия человек и что Сын Божий не усвоял Себе его страданий. Кирилл писал: «говорим, что Само Слово Божие претерпевало все, что происходило с Его плотию»[692]. Но напрасно Кирилл старался образумить своих учеников, которые перестали понинать своего учителя. Недаром считается аксиомой, что враги из друзей самые ужасные и непримиримые враги. Они не только не удовлетворились его разъяснениями, не оценили его снисходительности к ним, но даже стали злоупотреблять его авторитетом, его сочинниями, его терминологией[693]. Унию опи считали пятном в деятельности Кирилла. Куда вело и привело неразумие этих ревнителей веры? Но об этом речь впереди…
682
Имена и деятельность их известны; но изложение фактов, сюда относящих, выходило за пределы нашей задачи.
686
Hefelе не находит оснований обвинять Кирилла в измене его перрвоначальным принципам. (Hefele II, 255).
688
В числе врагов Кирилла, вышедших из ряда его почитателей, Гефеле помещает и св. Исидора Пелусиота, принимая во внимание одно послание Исидора к Кириллу. Гефеле говорит, что будто первый ставит в укор второму то, что этот уступил антиохийцам больше, чем сколько следовало, что он усвонл себе несторианские термины (В. II, 271). Что, действительно, Исидор в чем-то укорял Кирилла во время возникновения унии, это правда, но в том ли, в чем полагает Гефеле — это вопрос нерешенный. В самом деле, Исидор по направленно сам был антиохийцем, как это видно из того, что осуждал Кирилла во время III всел. собора за слншком строгий приговор над Несторием («Послание к Кириллу». Твор. св. Исидора. ч. I стр. 180. М. 1859), и что внушал ему твердо держаться учения о двух естествах (Другое посл. к Кириллу. Ibid. стр. 188). После этого странно было бы допускать, как это делает Гефеле, что Исидор мог упрекать Кирилла за сближение с ангиохийцами в догматическом языке. Со своей стороны Кирилл, как известно, в отношениях с Иоанном главным образом старался лишь о том, чтобы убедить последнего, что он, Кирилл, ясно и точно исповедует учение о двух естествах во Христе. Краткое и не совсем вразумительное послание Исидора к Кириллу, на котором основывает свое мнение Гефеле (поел. (324) к Кириллу. Ibid стр. 188), не следует ли скорее понимать в том смысле, что Исидор был недоволен Кириллом за то, что последний и после унии все-таки в посланиях к своим друзьям, о которых мы теперь говорим (в тексте), продолжал выражаться таким образом, который мог соблазнять вообще подозрительных антиохийцев?
689
Cyrilli. Epist. Acacium. Col. 192–3. Деян. II, 392. Cyrilli. Epist. ad Ealogium. Col. 225. Деян. II, 403 и дал. Cyrilli. Epist. ad Suссensum episc. Col. 232.
690
Выражение, как мы знаем (гл. V нашего исследования примеч. 88), не принадлежит самому Кириллу, но заимствовано из Афанасия. Это выражение было любимо в кругах александрийцев, подобно как όμοούϭ ιος, Богородица, потому что одно это изречение прямо давало знать, что произносящий его не есть несторианин, антиохиец. Употребляя выражение: μία φύϭ ις, Кирилле в посланиях к тем же своим приверженцами об образе соединения естеств во Христе, однако, писал, что в Нем ἐv υπάρχυ τὸ διαφορὸν. Ad Succ. 241.