Деян. III, 287). Теперь ересь Евтихия изобличена была со всею ясностью; все сомнения относительно образа воззрений Евтихия исчезли для собора. После этого собор считает своею священнейшей обязанностью наставить еретика на путь истинный, заставить его отказаться от его лжеучения. С этою целью собор предлагает Евтихию: изложить пред отцами собора надлежащее церковное учение относительно данного пункта и анафематствовать противоположные этому учению лжеучения. Но эта мера мало подействовала на заблуждающегося. Евтихий на предложение отвечал так: «я сказал вам, что прежде я не признавал учения, которое сейчас слышу. В св. Писании я не нашел ничего ясного об этом; и не все отцы говорили подобное. Если я стану анафематствовать, как вы приказываете, непризнающих ваше учение, заметил самомнительно Евтихий, то, увы мне, я буду анафематствовать отцев моих». Собор, слыша это, не мог более терпеть упорства и лицемерия Евтихия, и восставши провозгласил: «анафема Евтихию». После этого председатель собора архиепископ Флавиан сказал: «пусть скажет собор, чего достоин присутствующий Евтихий и не исповедующий явно правую веру и нежелающий согласиться с рассуждением собора, а упорствующий в своем извращении и худом мнении». На это Селевк, епископ амасийский, от лица собора отвечал: «он достоин низложения; впрочем все зависит от человеколюбия вашей святости». «Если бы Евтихий исповедовал свой грех, сказал на это Флавиан, решился анафематствовать свое заблуждение и согласился с нами, следующими изложению св. отцев, тогда конечно удостоился бы милости. Но так как он упорствует в своем заблуждении, то подвергнется определенным канонами наказаниям» (Деян. III, 288–289). С этой минуты конечно для Евтихия должно было быть очевидным, что ему не избегнуть надлежащего церковного наказания, если он будет продолжать упорствовать в своем заблуждении. Впечатление угроз, о которых говорил ему собор, должно было, оказывать свое действие на Евтихия. Собор, кажется, много рассчитывал на это впечатление, предполагая, не одумается ли еретик по крайней мере хотя теперь. Поэтому Евтихию предложен был снова вопрос, ответ на который должен был окончательно решить его судьбу. Сановник Флоренций спросил его снова: «скажи, признаешь ли ты два естества и единосущие нам по человечеству во Христе»? Но ожидания собора не сбылись. Евтихий вовсе не думал покидать своего заблуждения. Евтихий, впрочем, не совсем прямо на вопрос отвечал: «я читал св. отцев, блаженного Кирилла, св. Афанасия: они признавали два естества прежде соединения, а после соединения и воплощения, они признавали уже не два естества, а одно». Но Флоренций не удовлетворившись подобным ответом, еще спросил: «исповедуешь ли ты два естества после соединения»? Евтихий и на этот раз не дал решительного ответа. «Прикажите, сказал он, прочитать св. Афанасия, и вы узнаете, что ничего подобного он не говорил». После этого собор не находил более нужным увещевать и убеждать Евтихия: непреклонность его не давала места снисхождению собора. Весь собор восставши воскликнул: «по принуждению нет веры: истинная вера всегда побеждает. Евтихий не согласен с нами, нужно ли после этого убеждать его»? Затем председатель собора архиепископ Флавиан формулировал приговор против Евтихия в следующих словах: «так как из предшествующих исследований и из его, Евтихиева, собственного, только что сделанного признания очевидно обнаруживается, что архимандрит Евтихий упорно держится ложного учения Валентина и Аполлинария[237], то мы в глубокой скорби о всецелом развращении его, именем Господа нашего Иисуса Христа, им злословимого, определили лишить его пресвитерского достоинства и начальства над монастырем и отлучить от общения с нами. Пусть все, кто будет после этого разговаривать или входить в общение с ним, знают, что сами они повинны будут отлучению от Церкви» (Деян. III, 289. 291). Этот приговор подписан был самим архиепископом Флавианом, 31 епископами, присутствовавшими на соборе и несколькими архимандритами.
вернуться
Валентин учил, что Творец нарочито образовал тело Христа из эфирных материй неба; а Аполлинарий утверждал, что во Христе не было разумной человеческой души, что Сын Божий восприял одно тело человеческое.