Последним еретиком, с которым лично вступает в борьбу собор, был пресвитер Константин из города Апамеи в Сирии. Он пожелал представиться на собор и представился. Прежде всего он объявил, что империя не имела бы тех несчастий, например, войны с Болгарией, если бы мир и любовь господствовали между подданными государя, а они господствовали бы. Если бы не подвергались порицанию ни исповедующие одну волю, ни исповедующие две воли; затем он просил позволения изложить свою веру, но для сего требовал шестидневной отсрочки. Но собор такой отсрочки Константину не дал, объясняя свой отказ тем, что Константин по своей воле пришел и, следовательно, должен был знать, за чем идет на собор, и приказал, чтобы он сейчас же изложил свою веру на словах. Константин должен был повиноваться. Изложение веры, высказанное этим еретиком, показало, что он в своих богословских представлениях не имел достаточной ясности и определенности и не чужд был странных понятий, показывающих его невежество. Как на сколько ни будь достойную внимания особенность его исповедания, можно указать разве на то, что он предлагал, вместо выражения: две воли, употреблять выражение: два свойства. Он говорил собору: «я признаю два естества во Христе, как изречена на соборе Халкидонском, и два свойства, и о действиях спорить не буду, если собор назовет их свойствами. Я признаю одну волю в лице Бога Слова и после воплощения, ибо Отец, Сын и Св. Дух есть одна воля». После произнесения Константином этого исповедания, между ним и отцами собора завязались прения, которые еще яснее показали несостоятельность воззрений этого еретика. — Собор спросил: «одна воля, которую ты признаешь в воплотившемся Боге Слове, принадлежит ли к божественному Его естеству или к человеческому»? — Константин отвечал: «я признаю, что воля принадлежит божеству во Христе». — Собор: «а человеческое естества Господа Христа имело ли волю или нет? — Константин: «да, естество человеческое (во Христе) имело ее, но временно, от чрева матери до креста, и притом я признаю это свойством, и она есть только свойство». Из такого ответа рождался вопрос: допускает ли Константин, что Христос имел человеческое естество после страданий, так как недопущение воли человеческой во Христе после страданий наводило на мысль, что он отрицает и человечество во Христе после этого события. — Собор спросил: «так что же? разве после креста Христос покинул человеческое естество?» Ответ Константина показал, что подозрения собора имели основания. Константин хотя и не совсем ясно, однако же отрицал человечество во Христе по окончании страданий. Он сказал: «при Нем не осталось человеческой воли, а покинута она с плотию и кровью, как скоро Он не имел нужды ни есть, ни пить, ни спать, ни ходить». Как ни мало было ясности в представлениях Константина, тем не менее из сказанного им выходило, что он хотя временно, но все же допускал бытие двух волей во Христе, именно до события страданий. На это противоречие в учении Константина, который выдавал себя за монофелита, и указывал собор. — «На каком основании ты утверждаешь, что во Христе одна воля, когда ты сам допускаешь, что во Христе была, и воля божественная, и хотение человеческое, хотя бы и до страданий?» — Константин отвечал, «что хотя во Христе и была, кроме воли божественной, и человеческая, но теперь её нет более во Христе. Христос оставил её и совлек с Себя вместе с кровью и плотию». Ответ этот показал, что Константин, несмотря на допускаемое им учение о двух волях во Христе до страдания, упорно оставался при мнении, что во Христе одна воля божеская, и что воля человеческая как — то прешла во Христе вместе с плотию и кровью Его. Монофелитство Константина не подлежало сомнению. Надлежало только точнее определить, как понимает он оставление Христом собственного тела по страдании. — Поэтому собор и спрашивал Константина. «Где остались плоть и кровь Христовы»? Константин отвечал на это темною фразой: «Христос совлек ее с Себя.» — Собор снова спросил его: «и с плотию совлек и человеческою волю?» Константин подтвердил: «да, господа, и волю». В видах исправления и покаяния Константина, ему объявлено было от собора, что подобное учение — ересь. Константин и при этом не хотел отказаться от своего учения. Еретик был анафематствован (Д. VI. 449–452.)