Чуены на заимствованные сюжеты отличаются в большинстве случаев от китайских источников не только своей стихотворной (а не прозаической) формой и измененной фабулой, но и общей направленностью произведений и трактовкой образов. Герои таких чуенов идеализированы по сравнению с их китайскими прототипами, они более возвышенны в своих помыслах, им свойственна бо́льшая глубина переживания.
Поэма «Выонг Тыонг» основана на популярном китайском предании о Ван Чжао-цзюнь, наложнице ханьского императора Юань-ди (48—33 гг. до н. э.), отданной в жены повелителю гуннов. Поскольку в китайской литературе этот сюжет был популярен, указать определенно на источник затруднительно. Не исключено, что их было несколько. Так, подобно Ли Бо, вьетнамский поэт считает бедность причиной ненависти к героине художника Мао — виновника всех ее несчастий. Во вьетнамской поэме акцент перенесен на моральные оценки, подчеркивается возвышенный строй чувств и мыслей героини, жертвующей собой во имя мира и процветания страны. Этот цельный, устремленный к идеалу образ дан на фоне малодушных вельмож ханьского императора («Лишь услышали военачальники цокот копыт с севера, у них задрожала печень»). Финал поэмы отличен от легенды. По преданию, Ван Чжао-цзюнь стала женой повелителя гуннов, а после его смерти — женой его сына. В поэме она кончает с собой в шатре гуннского князя, сохранив верность государю Юань-ди, что соответствует конфуцианскому идеалу образцовой жены.
В поэме «Князь То на посольской службе», основывающейся на легенде о Су У, отправленном к гуннскому правителю и вынужденном по его повелению пасти баранов на берегах далекого озера, изображен сановник, преданный государю и идущий на любые лишения ради верности долгу. Интересны черты национальной адаптации китайской легенды. Князь То пасет коз у Северного моря, на нем «накидка из пальмовых листьев» (такая накидка укрывала от дождя вьетнамского крестьянина).
Сюжет поэмы «Чудесная встреча среди лесов и ручьев» восходит к танской новелле (различные исследователи видят его источник в разных, но сходных произведениях). Но от новеллы вьетнамская поэма в значительной мере отошла. В поэме описывается история любви девушки, которая оказывается небожительницей (в новелле — обезьяной, превратившейся в женщину), и юного школяра. Возвратившись в свои чертоги, небожительница тоскует и стремится обратно, к любимому: счастье земное ей дороже небесного блаженства.
Возникший, очевидно, в XVII в. жанр историко-эпической поэмы сначала тяготел к конфуцианской дидактике, о чем говорит само название анонимной поэмы «Светлые примеры Небесного Юга» («Тхиен Нам минь зиам», середина XVII в.), конспективно излагающей (краткость нередко приводит к неясностям) эпизоды из истории Вьетнама начиная с легендарных времен. Поздняя поэма — «Книга Небесного Юга» («Тхиен Нам нгылюк», рубеж XVII—XVIII вв.) — построена на значительно более широкой фольклорной основе, а гигантской задаче — объять всю историю страны — соответствует большой объем произведения. В эту поэму, самую длинную во вьетнамской литературе, входят восемь тысяч строк люкбата и вставные стихи: два — на вьетнамском языке и тридцать одно — на ханване.
Имя автора «Книги Небесного Юга» неизвестно, сведения о нем можно почерпнуть только из самого произведения. Некоторые строки дают повод предположить, что поэма написана по княжескому повелению. «Почтительно приказу повинуясь, пишу простонародным языком», — говорит поэт как бы в оправдание, что было не лишним, учитывая гонения на литературу на вьетнамском языке. Автор подчеркивает, что «сие повествование лишь для чтения дома» предназначается, т. е. что история эта неофициальная в отличие от сочинений придворных историографов. Сам автор говорит, что в поэму вошло многое «из летописей, а также устных сказаний». В композиции поэмы лишь внешне соблюдается принцип построения хроник: материал в ней распределяется по династиям и правителям, однако нет строгого отнесения событий к определенному году. Вместе взятые поэтические рассказы о легендарных и исторических лицах составляют изложенную в стихах историю Вьетнама. По-видимому, заимствована из хроник и концепция истории, совпадающая с конфуцианской: в поэме часто упоминается «путь небес», который предопределяет исторические события, процветание и крах династий, победы и поражения героев. Тем не менее поэт подчеркивает, что правитель, стремясь исполнить «веление небес», должен чтить «народное сердце», т. е. учитывать настроения простого люда.
Внимание автора в поэме часто переключается с политической истории — смены династий и правителей — на народные эпические и сказочные мотивы, легенды, которые он по-своему переосмысливает. В результате происходит определенная «модернизация» старинных сюжетов и образов, появляются анахронизмы. Этот наивный антиисторизм «Книги» обоснован, автор ее исходит из представления о неизменности бытия, о движении по кругу, а потому заменяет явления прошлых эпох тем, что для него привычно. Поэта интересуют и этические вопросы. События, изложенные в «Книге», фигурируют и в хрониках, но если хронист касается их лишь мимоходом, то в поэме они развернуты и образуют как бы самостоятельные части внутри поэмы. Эпизоды «Книги» можно разделить на три группы.
Во-первых, это эпизоды, основанные на фольклорных сюжетах, время действия которых относится к периоду образования раннего вьетнамского царства (или союза племен) — времени правления легендарных государей Хунг, а также к периоду ранних вьетских государств и к началу китайского владычества, воспринимавшимся в народной поэзии как седая древность: рассказы о деяниях первопредка и первоучителя вьетов (лаквьетов) Государя Дракона Лака (Лак Лаунг Куан), эпических богатырей Фу Донга, Ли Онг Чаунга, воительниц — сестер Чынг Чак и Чынг Ни и т. д. В отличие от исторических сочинений в поэме эти эпизоды строятся по законам народно-эпической композиции, но образы несравненно более сложны и полнокровны. В рассказе о Фу Донге, который верхом на железном коне и с железной секирой в руках обратил в бегство рать Иньского царства, явственны черты эпического героя с элементами гиперболизации: ковали железного коня и оружие для героя «триста артелей кузнецов», а доставляли их ему «десятижды по десять тысяч слонов и лошадей», богатырь «потянулся вверх, стал ростом больше десяти чыонгов» (т. е. свыше 40 м.). При виде его враги «перепугались, словно цыплята». С образом Фу Донга контрастирует реалистичный образ его матери. Она добродетельная вдова (почти все матери героев «Книги Небесного Юга» — вдовы; это, видимо, поздняя интерпретация древнего представления о чудесном происхождении героев), занимается торговлей («месяцами и днями торгует, сама присматривает за всем»), привержена буддизму. Поэт прибегает к традиционной поэтической образности. Так, используя литературный символический образ «игры луны и ветра», обозначавший любовную связь, он как бы предостерегает молодую вдову от докучливого внимания мужчин. Переплетение того, что идет от книжной и фольклорной традиций, с тем, что продиктовано жизненным опытом автора, очень характерно для поэмы.
Вторую группу составляют религиозно-фантастические эпизоды; рассказ о Ты Дао Хане, чародее и монахе, история далекого предка реформатора XV в. Хо Куй Ли. Они тяготеют к сказочным мотивам. Предок Хо Куй Ли — оборотень, лис о девяти хвостах (образ, заимствованный из китайского фольклора), ловко обманывает тигра, превращается в человека, живет у Будды. Когда Будда ушел на праздник к Владычице Запада, он изловил и съел всех кур в доме, за что и был превращен в лиса. Рассказ этот построен по мотивам сказок, а Будда в нем ближе к сказочному волшебнику — Будде вьетнамских сказок; он вполне уживается здесь с мифологическим персонажем, заимствованным из даосских верований, — Хозяйкой Запада. Подобное смешение культур и религиозный синкретизм не исключение, а скорее правило для старого Вьетнама.
К третьей группе можно отнести стихотворные рассказы об исторических лицах — правителях, полководцах, героях. Эти образы сформировались не без влияния фольклора и получили в поэме своеобразную трактовку. В рассказе о Динь Бо Лине (X в.), безвестном юноше, впоследствии занявшем престол, характерно сочетание бытовых эпизодов с повествованием о героических деяниях. Маленький Линь, которого сверстники во время игр избрали «государем», угощает своих «подданных» свининой, составлявшей единственное ценное достояние его матери — вдовы. Когда та возвращается, то о проделке сына со злорадством доносит ей соседка, величая ее «государыней-матушкой». История же возвышения Динь Бо Линя и его воинских подвигов выдержана в духе эпической гиперболизации: