Деятели буддизма, конечно, не только осуждали появление подобных сочинений, но, обладая властью и влиянием, запрещали их ксилографическое размножение. В результате значительно сократилось влияние устного народного творчества на биографическую литературу. Прославление героя, декларация нормы, образца поведения, изложение деяний оставалось главным для биографии, тогда как портрет, чувства, пейзаж — все то, что могло бы смягчить сухость изложения, — вытравлялось. Благодаря развитию ксилографической печати активно распространяются житийные произведения, повествующие о древнетибетских буддистах, созданные еще в XIII—XVI вв. в духе старой традиции («Сказание Падмы», «Маникамбум», «Сказание — золотые четки» и т. д.). Значительное место в них занимают фантастические эпизоды, издавна бытовавшие в фольклоре.
В XVIII в. продолжали развиваться эпистолярный и деловой жанры. Каждое собрание сочинений по традиции имеет в своем составе образцы эпистолярной литературы, одной из характерных особенностей которой следует считать широкое употребление «языка вежливости», насыщенного почтительными словами и выражениями.
ЛИРИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ. VI ДАЛАЙ-ЛАМА (ЦАНДЖАН-ДЖАМЦО)
Религиозно-дидактический характер тибетской литературы XIII—XVIII вв. несомненен, но очевидно и то, что наряду с литературой проповеднической, официальной, развивавшейся на основе буддийского канона, всегда существовало устное народное творчество (эпос, песни, сказки, притчи и пр.), которое сравнительно редко взаимодействовало с письменной литературой. Однако рано или поздно в Тибете на почве преимущественно фольклорной должны были появиться художественные произведения светского содержания. Это и произошло в начале XVIII в., когда родилась лирическая поэзия VI Далай-ламы (Цанджан-джамцо), жившего очень недолго (1683—1706). О жизни и творчестве его известно крайне мало. Устная традиция считает, что несколько последних лет своей жизни Цанджан-джамцо вел себя необычно для главы буддийской школы: вечерами выходил на улицы Лхасы, бражничал, влюблялся и сочинял стихи. Видимо, высшее духовенство было весьма шокировано таким поведением своего иерарха, что привело в конечном итоге к его смещению, ссылке и скорой смерти. Позднейшие устные предания, впрочем, утверждали,
что он спасся от смерти и написал еще много песен.
Лирическая поэзия Цанджан-джамцо дошла до нас в ксилографах и рукописях; в них число стихотворений колебалось от 54 до 60 с лишним.
Большинство стихотворений имеет четыре строки, каждая из которых состоит чаще всего из шести слогов. Изосиллабизм стихотворных строк — основное средство поэтизации в тибетской поэзии на протяжении многих веков. В народной поэзии VII—IX вв. наиболее употребителен шестисложный размер строк. В религиозной — семи-девятисложный. Шестисложный размер строк у Цанджан-джамцо — результат влияния народных песен. В тибетском фольклоре и поэзии Цанджан-джамцо, помимо изосиллабизма, применяется и другое средство поэтизации текста — звуковые повторы. Устоявшейся и канонизированной поэтической нормы употребления звуковых повторов еще не было в Тибете. Звуковые повторы, видимо, появлялись из малоосознаваемого стремления авторов к упорядочению ритма и благозвучанию.
Сопоставление более двухсот тибетских народных песен и песен Цанджан-джамцо говорит как о сходстве, так и о различии в области формы. Так, в фольклоре песни имеют в начале или в конце строк повторы слогов, слов, а также встречаются чаще и звуковые подобия; в авторской поэзии они реже.
Тибетцы называют стихотворения Цанджан-джамцо «любовными песнями», но, возможно, петь их начали позднее. Во всяком случае, в XX в. эти стихи уже окончательно стали народными песнями, не потеряв при этом имени своего автора. Более вероятно, что произведения VI Далай-ламы — это созданная под сильным влиянием устного народного творчества песенная книжная поэзия, явившаяся переходным этапом между народными песнями и литературными стихотворениями, и — в то же время — начало светской лирической поэзии в Тибете.
Различие тибетской народной песни типа шай (четыре строки по шесть слогов в каждой) и песни Цанджан-джамцо (те же формальные признаки) в том, что народная лирическая песня чаще всего требует объяснения своего содержания, так как полна иносказательного смысла, а поэзия Цанджан-джамцо понятна без интерпретации содержания, она имеет только один уровень понимания. Например, народную песню:
Взойди! Сияние востока,
Востока — белая, ясная луна!
С востока на запад не уходи,
В центре неба — останься! —
тибетская девушка понимает так: «Не покидай, любимая, меня!»
В лирике Цанджан-джамцо говорится о чувствах прямо:
Он шляпу на голову надел,
Косу на спину закинул.
«Счастливого пути», — сказала она.
«Счастливо оставаться», — сказал он.
«Это — горе», — сказала она.
«Скоро встретимся», — сказал он.
Народная лирика Тибета включает много песен, которые стали лирическими в процессе бытования, а песни Цанджан-джамцо создавались сразу как лирические. Любовь, верность, измена — содержание большинства стихов поэта. Они правдивы и жизненны. Явственно ощущается, что автор считает любовь основой человеческой жизни. Правда, о счастливой любви он не говорит. Трудно определить причину такого пессимизма. Возможно, определенную роль здесь сыграл неизжитый им до конца буддийский взгляд на жизнь как на «обитель горя и страданий, слез и печали». А может быть, это ощущение фатальной невозможности простого человеческого счастья усиливалось сознанием полной нереальности любви для далай-ламы, главы буддийской школы, истово исповедующей безбрачие и отказ от земных радостей:
Время цветов прошло,
И бирюзовой пчеле его не жаль.
Когда судьба разлучит меня с любимой,
Мне тоже должно быть не жаль.
Для лучших стихов Цанджан-джамцо характерно употребление параллелизмов, которые строятся на сопоставлении или противопоставлении человеческих чувств и мира природы:
Сквозь горные вершины востока
Проглядывает белая луна.
Лицо юной девушки
Чудится, чудится мне.
Эти параллелизмы — результат влияния тибетского фольклора, в котором они широко распространены. Но Цанджан-джамцо пользуется параллелизмами реже, чем в фольклоре.
Влияние народной поэзии заметно как в краткой, но выразительной афористичности стихотворения Цанджан-джамцо, так и в выборе сравниваемых образов:
Дикую лошадь, бежавшую в горы,
Можно поймать арканом.
Если любимая разлюбила,
И волшебством ее не удержишь.
Любовь приходит и уходит, она не может быть вечной.
И нет в мире силы, способной ее вернуть.
Лирический герой Цанджан-джамцо считает, что непостоянство, быстротечность чувства любимой — такое качество, которое скорее принадлежит миру природы, чем человеку.
Моя любимая, которую я знаю с детства,
Не из породы ли волков?
Волк всегда убегает в горы,
Если и дашь ему много мяса.
или:
Не женщина — мать этой девушки,
Рожденной, может быть, персиковым деревом.
Любовь ее проходит быстрее,
Чем увядают его цветы.
Иногда прием противопоставления используется для возвышения образа любимой:
Лицо ламы, которого пытаюсь вспомнить,
Я не вижу.
Лицо любимой, которую я не вспоминаю,
Я вижу ясно и четко.
Стихи могут строиться на обращении:
Старая, старая собака!
Ты — умнее людей:
Не говори никому, что я ушел в ночь,
Не говори никому, что я вернусь днем.
Многие стихи это — лирические воспоминания, пронизанные меланхолией и сожалением о недоступности далекого счастья.