Поставленная в жесткие рамки старой эстетикой и лишенная внешних стимулов, литература могла лишь самовоспроизводить себя. Литературная продукция в этот период была весьма обильной, но в целом произведения того времени не могли соперничать с шедеврами прошлых веков. Писатели первой половины XIX в. выражали свое отношение к окружавшей их действительности, но всякий раз рисковали остаться не услышанными современниками, если не ссылались на авторитет предшественников, если не умели истолковать в свою пользу цитаты из конфуцианского канона. И все же можно утверждать, что монолит старой литературы дал трещину. Мощное воздействие на жизнь Китая «опиумных» войн и великой крестьянской войны тайпинов не прошло бесследно и для литературы. Просветительские взгляды, проявившиеся сильнее всего в классической поэзии и бессюжетной прозе, шаг за шагом пробивали себе дорогу.
ВЫСОКАЯ ПРОЗА
Ведущую роль в литературной жизни Китая в этот, как и в предшествующий, период продолжала играть тунчэнская литературная школа (см. т. V наст. изд.). Число ее сторонников постоянно росло. Основу мировоззрения тунчэнцев составляло ортодоксальное сунское конфуцианство. Они разделяли рационалистическое, утилитарное понимание словесности как носительницы конфуцианской идеи Дао — Пути. Они считали, что бессюжетная проза древнего стиля более всего подходит для воплощения их идей в слове. Обобщенная характеристика художественного творчества укладывалась у них в лаконичную и жесткую формулу — «и фа» (принцип и закон). Основоположник тунчэнской школы Фан Бао пояснял ее цитатой из «Ицзина»: «в словах существует предмет; в словах существует порядок», имея в виду под «предметом» [«принципом»] конфуцианскую идею, т. е. содержание литературы; под «порядком» [«законом»] — форму, свойственную прозе древнего стиля.
Признанным лидером тунчэнцев оставался Яо Най (1731—1815). Пять лет спустя после его смерти увидела свет составленная им «Антология прозы древнего стиля по жанрам», которая способствовала росту влияния тунчэнской литературной школы. Вслед за своими учителями Яо Най считал определяющим фактором в формировании писателя изучение конфуцианского «Шестикнижия», поскольку оно «даже ныне является единственным, в чем выражено Дао». Яо Най существенно развил литературную теорию тунчэнской школы. Придя к мысли, что «поэзия и высокая проза, конечно же, едины по своей природе», он обосновал включение поэзии в сферу ортодоксальной словесности, интерпретируя ее также как носительницу конфуцианского Пути. Эту новую для тунчэнцев идею он подкрепил составлением антологии, в которую вошли образцы истинной поэзии, воплощающей Дао. Яо Най призывал учиться прежде всего у сунских поэтов — Су Ши и Хуан Тин-цзяня.
Яо Най предложил также свою систему критериев оценки произведений прозы древнего стиля. Он называл восемь свойств: божественность, упорядоченность, одухотворенность, аромат, ритмичность, музыкальность, красочность и гармоничность. Первые четыре свойства считались главными или внутренними; четыре других — второстепенными или внешними. Подхватив мысль своего предшественника Лю Да-куя о двух стилевых вариантах прозы, Яо Най писал: «Я слышал, что Дао неба и земли бывает мужским и женским, твердым и мягким. Словесность — экстракт неба и земли, выявление мужского и женского, твердого и мягкого. Только речи совершенномудрых соединяли вместе обе субстанции и не знали отклонений, но и в «Ицзине» и в «Шицзине», и в «Шуцзине», и в «Луньюе» заметны различия между твердым и мягким. Начиная с философов древности, не было людей, которые не имели бы каких-либо пристрастий. Если они предпочитали красоту мужскую и твердую, то их произведения походили на раскаты грома, на сильный ветер, вырывающийся из ущелья, на большие реки, сокрушающие преграды, на мчащихся рысаков; они светили как жаркое солнце, как пламя, как белое золото; казалось высоко поднявшись, человек глядит вдаль; казалось, государь обращается к своему народу; казалось, он вдохновляет на битву десятки тысяч храбрецов. Если же авторы предпочитали красоту женскую и мягкую, то произведения их были как только что взошедшее солнце, как чистый ветер, как облака, как заря, как туман, как ручеек, что вьется в тенистой роще, как тихий омут, как плеск волны, как блеск жемчуга и нефрита, как крик дикого лебедя, теряющийся в неоглядных далях. Они в представлении человека чистые, как вздох, непостижимо глубокие, как мысль, теплые, как радость, горькие, как печаль...» («Ответ на письмо Лу Цзе-фэя»).
Первая половина XIX в. отмечена активной творческой деятельностью учеников Яо Ная: Фан Дун-шу (1772—1851), Гуань Туна (1780—1831), Яо Ина (1785—1852), Мэй Цзэн-ляна (1786—1851) и др., а также младших по возрасту учеников Лю Да-куя. К середине XIX в. в литературу пришло и поколение учеников Мэй Цзэн-ляна. Ученики и последователи Яо Ная сохраняли верность принципам тунчэнской литературной теории. Общность идейно-эстетической платформы была сильным консолидирующим фактором, но вслед за Яо Наем многие его ученики уже не довольствовались простым повторением ортодоксальных формул. Они, например, продолжали разработку новых идей Яо Ная — о существовании мужского и женского стилей в прозе (Фан Дун-шу, Мэй Цзэн-лян), о квалификации поэзии как литературы, способной выражать Дао (Яо Ин, Фан Дун-шу).
Фан Дун-шу и Мэй Цзэн-лян считали неизбежным поступательное развитие литературы и видели в этом ее объективный закон. Литературу прошлого и современности объединяло общее свойство, но литература сегодняшняя, по их мнению, не была простым повторением литературы прошлого. При этом ученики Яо Ная подчеркивали значение авторской индивидуальности, считая, что литература, подражая признанным образцам прошлого, может претендовать на успех при условии, если автору в процессе подражания удастся обнаружить свою индивидуальность.
Для Яо Ина было важным акцентировать внимание тунчэнцев на том, как использовать литературу для «разговора о делах», для прямой реакции на современные события, т. е. Яо Ин ратовал за прозу, близкую к публицистике. Ставился под сомнение и пуризм тунчэнской теории. Лю Кай (1784—1824) отказывался признавать категорическое противопоставление древнего стиля ритмическому параллельному, во взаимном влиянии этих стилей он видел фактор, благоприятствующий развитию высокой прозы. Однако новации носили ограниченный характер и не посягали на основы школы. Но они исподволь размывали берега ортодоксии, не давая угаснуть живой мысли и стимулируя внутреннюю эволюцию тунчэнской теории. Процесс протекал замедленно, то и дело затухая, тем более, что ревнители чистоты идей усиленно заботились о контрдоводах.
Жанровый состав и тематика прозы древнего стиля оставались традиционными, хотя каждый из тунчэнцев нередко предпочитал одни жанры и темы другим. Гуань Тун, например, питал пристрастие к трактатам (лунь) и запискам (цзи); Мэй Цзэн-лян любил писать предисловия и послесловия к сочинениям современников. Преобладали темы камерного характера. Поводом к появлению на свет изящного эссе могли послужить личные обстоятельства, события из повседневной жизни учено-чиновничьей элиты, издание книги кем-либо из друзей. В этих эссе, как правило, содержались оценки, сформулированные в конфуцианском духе и подтвержденные историческими аналогиями деятельности и творчества современников. Тунчэнцы писали, конечно, и об управлении государством, о взаимоотношениях между государем и подданными, между чиновниками и народом, о причинах смуты в обществе и о способах усмирения повстанцев. Гуань Тун откликнулся на эту тему «Словом о правильном применении наказаний»; Фан Дун-шу — «Диалогом о воспитании народа и исправлении нравов»; Мэй Цзэн-лян — «Трактатом о деятельности подданных», «Трактатом о народе» и др. В таких произведениях содержались элементы социальной критики, но критики сверху, с позиций ученой элиты, исходившей из принципов, сформулированных еще во времена философа Мэн-цзы (IV—III вв. до н. э.). Эта критика была направлена исключительно на укрепление существовавших устоев и сословной иерархии. Тунчэнцы, в силу своего социального происхождения и положения, резко отрицательно относились к народным восстаниям. Они охотно обсуждали в своих произведениях нормы морали и отступления от этих норм, нравственные устои семьи, пути воспитания в себе высоких качеств совершенного человека — цзюнь-цзы («Трактат об учении» и «Трактат о почитании старости» Лю Кая). Конфуцианские взгляды в произведениях этого рода вполне уживаются с расхожей житейской мудростью. Тунчэнцы любили обращаться к истории, в ней они искали свой нравственный идеал и вместе с тем отрицательные примеры, на которые могла бы опираться их критика современности («Трактат о Чжао-ване» Гуань Туна; «Трактат о Хань Фэе», «Трактат о Чжао Цо» Мэй Цзэн-ляна). Стараясь извлечь опыт, полезный для сегодняшнего дня, из древних книг, они писали заметки и послесловия к конфуцианским сочинениям («Читая „Три комментария“» Гуань Туна; «Послесловие к „Истории Поздней Хань“» Мэй Цзэн-ляна и др.).