Не претерпевает изменений и биографическая литература. Весьма популярны также автобиографии, создаваемые почти каждым видным религиозным деятелем, который видел в них свой «отчет» перед современниками и потомками о праведной жизни, полной достойных деяний. Биографии и автобиографии в соответствии с традицией изображают своих героев людьми, которые стойко преодолевают всевозможные препятствия на единственно верном буддийском пути «спасения», «избавления от страданий». Так продолжает создаваться образец поведения для читателя и слушателя. Композиция сочинений традиционно строится согласно хронологии жизненного пути и «деяний» героев. Язык произведений прост и доступен, лишен риторической приподнятости.
Одним из наиболее крупных ученых и писателей XIX в. был настоятель монастыря Лавран (в Амдо) по имени Гунтан Кончог Танпаидонме (1762—1823), автор многих сочинений, большая часть которых — учебники по буддийской философии. Однако для истории литературы наиболее интересно его «Драматическое творение, поэтическая игра, ведущая на путь истины». Это беседа на религиозно-философские темы четырех буддийских монахов, каждый говорит на своем родном языке. Главные собеседники — тибетец Шейраб и монгол Билик, тогда как говорящий на санскрите индиец Праджня выступает как авторитет, разрешающий разногласия беседующих, а китаец Цэ Хуэй — как руководитель беседы. В своеобразной драматической форме сочинения следует видеть подражание индийской классической драме (как это признает и сам автор в колофоне), в которой действующие лица обычно говорят на языках разных частей индостанского полуострова. Особенности сочинения видны уже в начале его, когда за более приподнятым вступлением автора следует сама беседа, деловито-лаконичная по своему стилю.
Гунтан Кончог был и создателем драматического представления «Цам Миларайбы», посвященного одному из эпизодов жизни великого тибетского поэта Миларайбы (1040—1123). Мистериальное действо на основе жития XIV—XV вв. воссоздавало легендарную встречу Миларайбы и охотника Гомпо Дорджэ, всю свою жизнь проливавшего кровь животных и нарушавшего тем самым одну из основных заповедей буддизма. Встреча с подвижником, который истово исполнил страстный гимн во славу буддизма, глубоко повлияла на грубого охотника. Он перестал убивать живые существа и стал одним из учеников Миларайбы.
Эпизод, взятый из литературного источника, после переработки Гунтан Кончогом приобрел совершенно иной вид. Теперь в центре внимания оказался охотник, роль которого исполняли сразу два актера, диалог которых стал основой представления, причем часто этот диалог приобретал весьма злободневный характер, так как автор считал своей целью борьбу с различными видами общественного зла, включая произвол власть имущих, причем по ходу представления нередко прямо назывались имена присутствовавших здесь чиновников.
Гунтан Кончог создал и сборник афористических четырехстиший нравоучительного содержания на религиозные и светские темы, написанных под влиянием афоризмов Сакья-пандиты Гунга Джалцана (1182—1251). Например: «Плохо быть царем нищего народа, // Даже если сам царь богат. // Так и могучее дерево // Кажется без листьев голым». Творчество Гунтан Кончога отражает новые тенденции, которые в то время пробивали себе путь среди буддийского духовенства окраин Тибета. Оно стремилось восстановить тот «истинный» буддизм, полный призывов к нравственному самоусовершенствованию, который якобы существовал когда-то в древней Индии. Отсюда желание бороться со злом в обществе, чтобы вернуть его к прошлому, которое было будто бы лучше современности.
Однако в целом тибетская литература первой половины XIX в. — это образец литературного творчества еще средневекового типа, служащего делу распространения религиозно-дидактических взглядов, далеких от подлинно народных идеалов.
*Глава пятая*
МОНГОЛЬСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
В начале XIX в. монгольская словесность оставалась верной сложившимся ранее традициям. Затянувшееся монгольское средневековье в немалой степени регламентировало формы и содержание монгольской культуры в целом. По-прежнему создавались исторические хроники, в которые включались отрывки из сочинений предыдущих веков, различные литературные фрагменты и легенды, стихотворные афоризмы. Известно несколько таких сочинений: анонимная (вероятно, ордосская) «Синяя книга» («Хохе дэбтэр»), датируемая рубежом XVIII и XIX вв. и излагающая события от сотворения мира до царствования монгольских государей и их потомков; халхаские «Золотые четки» («Алтан эрихэ», 1817) Арья-пандиты Гамбо и «Драгоценные четки» («Эрдэни-йин эрихэ», 1835) Ишибалдана, уратская летопись «Хрустальное зерцало» («Болор толи», 1837) Джамбадорджи и, наконец, одна из наиболее значительных — «Драгоценные четки» («Эрдэни-йин эрихэ», 1842 или ок. 1860) халхаского автора-тайджи Галдана. Все эти произведения в целом характеризуются активным использованием тибетских и китайских источников, большинство из них уделяет много места распространению буддизма в Азии и в Монголии; одновременно изложение событий становится все более деловитым и малохудожественным. В соответствии с тенденциями, обнаружившимися еще в предыдущий период, пути историографии и художественной литературы решительно расходятся, хотя отмечаются отдельные попытки использования в повествовании эпических образов и сюжетов.
Продолжается циркуляция по монголоязычному миру произведений рукописной народной литературы: эпических сказаний (прежде всего отдельных глав и сводов Гесериады), историй о хождениях в загробный мир (о Молонтойне, Наран Гэрэл, Чойджид-дагини), сборников «обрамленной прозы» и текстов, сопровождающих различные (в том числе и шаманские) обряды. Много внимания уделяется также переводам тибетской литературы, перерабатываются и переводятся индо-тибетские рассказы из различных буддийских сочинений, появляются трактаты по теории поэзии, составляются грамматики монгольского классического языка, словари (одним из образцовых признан тибетско-монгольский словарь, составленный ламой Агвандандаром); различные комментарии.
В духовной жизни общества все большую роль играет буддизм, которому покровительствуют и монгольские феодалы, и цинское правительство. В сознании монголов религиозная, культурная и литературная ориентация на Тибет и Индию противопоставлялась китаизации и в этом качестве стала фактором сохранения национальной самобытности. В развитии словесности значительную роль продолжает играть тибетский язык, на котором пишутся различные труды, в том числе и по филологии; иногда с помощью тибетского алфавита даже записываются литературные произведения, сочиненные на монгольском языке.
Тибетоязычное творчество монгольских писателей, начавшееся в XVII—XVIII вв., продолжает традиции Зая-пандиты Лубсан Принлэя, Сумба-хамбо Ишибалджира, Джанджахутухты Ролби Дорджэ. Следует назвать алашаньского Дандар-лхарамбу (1759—1842), стихотворения которого, вкрапленные в его религиозно-философские сочинения, содержат различные моральные поучения; халхаского ученого ламу и литератора Агван Хайдуба (1799—1838), автора ряда религиозно-философских и художественных произведений; крупнейшего поэта XIX в. Рабджаа, писавшего как по-тибетски, так и по-монгольски.
Продолжается развитие гномико-дидактической литературы, традиции которой восходят еще к XIII—XIV вв. Она все больше пополняется буддийским содержанием, испытывая влияние тибетской и китайской литератур. В русле гномико-дидактической традиции формируется новый жанр уг (слово или речь) — проникнутые буддийскими настроениями морализующие рассуждения, монологические или диалогические, часто вложенные в уста животных; изредка подобные речи «произносятся» людьми и даже предметами. Эта форма имеет соответствия, с одной стороны, в древнемонгольской литературе (речи скакунов Чингиса в средневековой эпической поэме о них), а с другой — в национальном фольклоре (сказки о животных, притчи и пр.), влияние которого здесь весьма значительно. Основы жанра уг закладываются в творчестве Агван Хайдуба. Так, в его «Беседе барана, козла и быка» предназначенные на убой животные безуспешно взывают к милосердию их хозяина-ламы, в «Беседе с косматым пандитом Цэринпэлом» (или «Беседе косматого Цэринпэла со своей собакой») сторожевой пес одерживает в споре верх над своим хозяином-ламой. Дальнейшее развитие жанра происходит в ряде анонимных произведений, авторы которых вслед за Агван Хайдубом обличают греховное с буддийской точки зрения убийство животных и бичуют человеческие пороки («Беседа овцы, козы и быка», «Речь мыши, произнесенная в шутку», «Речи вороны и сороки, которые, беседуя, сидели на стене», «Повествование о том, как обменялись стихотворными речами праздноумный лама по прозвищу Рассеянный и его соловей с быстрым умом», «Речи, произнесенные жаворонком и лебедем»). В такого рода произведениях кроме нравоучительных сентенций можно обнаружить критику духовенства, противопоставление безопасной жизни горожан полному превратностей существованию степных скотоводов, обсуждение других морально-философских и социальных проблем.