Подлинного расцвета жанр уг достиг в творчестве поэта-импровизатора Хуульчи Сандага (1825—1860). Сандаг — собственное имя, Хуульчи — рассказчик. В поэтических монологах Сандага, содержанием которых являются поучения, жалобы, грустные размышления, ярко проявилось обличительно-критическое направление в монгольской литературе. Наделяя природу, растения, животных даром речи, «предоставляя им слово», Сандаг говорит о горькой участи сирот («Слово верблюжонка, разлученного с матерью»), о муках разлуки («Слово перекати-поле, подхваченного ветром», «Слово снега, тающего весной»). Прибегая к аллегории, он изображает тяготы подневольной службы («Слово сторожевой собаки»), бичует лень, невежество отдельных чиновников, их дурное отношение к людям, безучастие к страданиям простых людей («Слово о хороших и плохих чиновниках и писарях»). Направленные против всяческого зла, написанные простым языком, близким к разговорному, сочинения Сандага имели широкое хождение в народе, тем более что фоном его произведений служит обыденная жизнь скотовода.
Применительно к монгольской литературе первой половины XIX в. уже можно говорить об индивидуальном творчестве писателя; в известной мере это относится уже к Хуульчи Сандагу; однако подлинно яркой творческой индивидуальностью, несомненно, был Рабджаа (1803—1856) — замечательный лирик и человек необычной судьбы. Сын бедного скотовода, жившего на земле нынешнего Восточногобийского аймака, в восемь лет был признан перерождением IV гобийского хутухты (высший сан в ламаистской духовной иерархии). Это круто изменило жизнь мальчика из семьи мирянина — ему надлежало стать религиозным деятелем. Рабджаа получил соответствующее сану образование; в качестве паломника посетил Амдо, священную китайскую гору Утайшань, Алашань, Пекин; он открыл несколько монастырей. По свидетельству современников, несмотря на высокий духовный сан, он был прост в общении с мирянами, оставался жизнелюбом, был гордым непреклонным человеком; мог противопоставить себя феодалу, не согласиться с князем. Произведения Д. Рабджаа свидетельствуют о нем не только как об образованном буддисте, но и как о человеке демократического происхождения с живым сердцем и ясным умом.
До нас дошло более 170 стихотворений Рабджаа на монгольском языке и 180 — на тибетском. Многие из них содержат назидательные сентенции, философские размышления, в других отразились отдельные стороны духовной и обыденной жизни современного ему общества. Для творчества Рабджаа характерна прочная связь с фольклором, усвоение традиций монгольской литературы, а также умелое использование приемов тибетской поэтики. Его глубокая по содержанию лирика отличается широтой диапазона — философская, дидактическая, любовная. Стихотворения Рабджаа традиционны по своим мотивам, в них звучат темы любви к родной земле, к матери. Многие из них созданы в манере народных песен и сохранились, войдя в фольклорную традицию. Рабджаа принадлежит популярная у монголов песня «Преисполненная достоинств», в которой воспевается любовь и красота женщины. Любовь Рабджаа уподобил красоте природы, жизнь человеческую — смене времен года. С восхищением описывает он ясный лик, гибкое тело, певучий голос, легкий характер любимой («Преисполненная достоинств», «На восемь сторон»). Основное место в наследии Рабджаа занимают стихотворные поучения — сургаалы. В поле зрения поэта почти все сферы человеческих отношений, он порицает такие пороки, как зависть, ревность, недоверие («Сургаал о законе мироздания»). В сургаале «Золотой ключ» звучит наставление о важности постижения знаний, о необходимости доброго отношения друг к другу. Рабджаа является автором первой монгольской драмы «Жизнеописание Лунной кукушки» (на сюжет одноименной буддийской повести); ему принадлежит также музыка к ее постановке, осуществленной в 1832 г. Рабджаа — первая известная поэтическая индивидуальность большого масштаба в монгольской литературе, хотя эта литература и остается еще в русле средневековых традиций, но в ней намечаются новые тенденции, важные для последующего развития, осваиваются новые темы и возникают новые жанры.
*Глава шестая*
ВЬЕТНАМСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Монархия Нгуенов, особенно начиная с 20-х годов XIX в., когда на престол вступил Минь Манг, всячески старалась укрепить феодально-бюрократический режим и проводила политику «закрытых дверей». В то же время появились и новые веяния, проводниками которых были вьетнамцы, ездившие в Европу или в колонии западных держав в Южной и Юго-Восточной Азии. Среди них заметную роль играли отдельные вьетнамские католики, получившие образование и жившие в Европе. Так, пастор Филипп Бинь, оставивший «Книгу записей разных дел», законченную в 1822 г. в Лиссабоне (рукопись была недавно обнаружена в Ватикане), критически относился к конфуцианской схоластической школе тогдашнего Вьетнама и указывал на преимущества европейской системы образования. Он же писал о Французской революции («Народ казнил короля»). Вьетнамская монархия по традиции опиралась на конфуцианство и предпринимала попытки поднять пошатнувшийся авторитет этого учения, резко противопоставив его чуждому католичеству.
Поэтому в 20—50-е годы XIX века усиливалось охранительное течение, всячески поддерживаемое властями. Возникло множество дидактических поэм на разговорном вьетнамском языке, предназначенных для народа. Пересказывались в стихах сочинения конфуцианского канона («Луньюй», «Шицзин», «Шуцзин»). Писались (тоже в стихах) назидательные книги, в которых давались образцы ревностного исполнения конфуцианских этических норм: поэт Ли Ван Фык (1785—1849), например, переложил стихами конфуцианские «Двадцать четыре примера сыновней почтительности» Го Цзы (XIII в.). Дидактические поэмы преследовали цель показать идеальные образцы поведения (например, «Песнь семейных поучений», своеобразный вьетнамский рифмованный «Домострой»). Вместе с тем в этих поэмах изображались отрицательные, однако жизненные и, вероятно, весьма типичные примеры, подражать коим не следовало. Некоторые поэмы тяготели к бытовой конкретности. Анонимные «Наставления женщинам, изложенные стихами» содержали такие колоритные назидания: «А молодым девицам нечего в пагоду хаживать: // Одна только глазами водит, другая — улыбочки строит». Вместе с тем в поэме содержится филиппика в защиту неимущего, который «за чашку риса, проливает целую чашку пота»; неизвестный автор призывал к сочувствию обездоленному, у которого «кожа и плоть не из железа и не из меди». Особое место среди дидактических поэм занимает «Сочинение о Небесном Юге на родном языке». В нем с позиций конфуцианского рационализма высмеивались христианские мифы и прежде всего — о «непорочности зачатия», а объектом сарказма были Христос и Богоматерь. Поэма преследовала цель — отвратить вьетнамцев от католичества. Автор, исходя из конфуцианского рационализма и скептицизма по отношению к суевериям и чудесам, раскрывал внутреннюю несостоятельность христианских мифов.