Стиль перевода Септуагинты повлиял на так называемые «II и III Книги Маккавеев»[31], первая из которых излагает историю маккавейского восстания в Иудее (166—164 гг. до н. э.), а вторая представляет собой псевдоисторическую фикцию. Последняя «IV Книга Маккавеев» (начало I в. до н. э.) написана уже не только по–гречески, но и вполне в греческом стиле и духе. Это типичный эллинистический дидактический трактат в форме диатрибы, пронизанный стоической моралью и реминисценциями из Платона.
Своеобразной амальгамой еврейских и греческих философских идей являются также сочинения александрийцев Аристобула (ок. середины II в. до н. э.) и в особенности Филона (ок. 30 г. до н. э. — 50 г. н. э.). Оба они в духе стоиков прибегают к аллегорическому методу истолкования Библии и пытаются согласовать ее содержание с учениями Пифагора, Платона и Зенона. Филон, в частности, был главным посредником между философией Платона и христианской традицией, и для последней особо важную роль сыграло его учение о логосе как высшей манифестации божественной активности.
Для становления ранней христианской литературы имели немалое значение и такие эллинистические произведения, как III—V книги «Сивиллиных оракулов» (III книга относится к середине II в. до н. э.)[32] и «Книга премудрости Соломоновой» (начало I в. до н. э.), в которых платоническое противопоставление души и тела и стоическое учение о добродетели сочетались с ярко выраженными мистицизмом и эсхатологией в духе современных им еврейских апокрифов.
Влияние греческой традиции на литературу диаспоры не ограничивалось заимствованием философских идей, усвоением чужого языка и манеры изложения. Были предприняты также более или менее успешные попытки прямой пересадки на новую почву чуждых ей до той поры греческих литературных жанров. Сохранились фрагменты из двух эпосов поэтов Филона Старшего и Феодота (начало II в. до н. э.), перелагавших греческими гексаметрами библейскую историю, а также отрывки трагедии «Исход» Иезекииля (ок. 150 г. до н. э.). Иезекииль, который, по сведениям христианских писателей, был автором еще нескольких драм, в своей трагедии достаточно строго следует библейскому рассказу, но обрабатывает его с помощью тех же приемов и в том же духе, в каком греческие трагики, и в особенности Еврипид, обрабатывали сюжеты Гомера.
Наши сведения о грекоязычной еврейской литературе в Александрии убедительно показывают, что в целом эта литература действительно была значительным явлением эллинистического синкретизма, но возможности такого синкретизма были определены, видимо, специфической ситуацией эллинизированной диаспоры. Поэтому, как мы видим, опыт этой литературы лишь в малой мере характерен для иных литератур Востока.
До сих пор мы говорили о влияниях, шедших из Греции на Восток. Но культурный синтез эллинистической эпохи предполагал и влияния противоположного направления. Приходится, однако, признать, что если на греческой литературе и сказалось воздействие литератур восточных, то сказалось оно в весьма опосредованной, хотя временами и устойчивой форме.
Можно, правда, перечислить большое число греческих писателей, риторов и философов, вышедших из отдаленных городов и провинций эллинистического Востока: из Вавилона, Апамеи, Сидона, Тарса, Самосаты, Кирены и т. д. Но, как мы уже говорили, их произведения обычно не выходят за рамки греческой литературной традиции, они органично вошли в основной поток греческой мысли и письменности и должны быть рассматриваемы в его русле. Лишь немногие внесли в него новые, восточные по происхождению, элементы.
Оригинальным писателем–новатором был, видимо, Менипп из Гадар (в Сирии), живший в начале III в. до н. э. От его произведений почти ничего не осталось, но имя его ассоциируется с новым жанром греческой литературы — менипповой сатурой. Преемниками Мениппа в этом жанре стали сириец Мелеагр (140—70 гг. до н. э.), опять–таки из Гадар, и римлянин Варрон. От менипповых сатур Варрона также сохранились только фрагменты, но известно, что он повлиял на Горация, Сенеку, Ювенала и Петрония, в то время как непосредственно самим Мениппом вдохновлялся Лукиан. Основной формальной особенностью язвительных и пародийных менипповых сатур было смешение в пределах одного и того же текста стихов и прозы. Классическая греческая литература такого смешения не знала — это традиционная семитская (ср. арабские макамы) и вообще восточная форма («обрамленная повесть»). Поэтому, когда вслед за Мениппом и Мелеагром мы обнаруживаем чередование прозы и стихов в отдельных произведениях Сенеки, Петрония и даже Боэтия, то вправе видеть здесь следы восточного жанрового влияния.
31
«I Книга Маккавеев» была составлена в конце II в. до н. э. на еврейском языке под влиянием греческих историографических сочинений.
32
Стихи, входящие в собрание «Сивиллиных оракулов» и приписываемые легендарной пророчице Сивилле, составлены в разное время и в разных странах (имеются вавилонская, персидская, греческая Сивилла и т. д.). Книги III—V считаются в основном еврейскими.