Для развития просветительской литературы в самой Англии еще большее значение имели сатирические и юмористические очерки «Болтуна» и «Зрителя». Широкую известность получила написанная Стилом патетическая история Инкля и Ярико, трагически завершающаяся тем, что бессердечный делец — англичанин продает в рабство свою любовницу — индианку после того, как она самоотверженно спасла ему жизнь в дебрях Америки… Такие мрачные сюжеты, однако, сравнительно редки на страницах этих журналов. Здесь нет места яростному негодованию Свифта, которое поражало самые основы социального и политического строя страны. «Болтун» и «Зритель» избегают и злободневной политической «сатиры на лица». Сатира здесь направлена главным образом против таких общественных и частных пороков, которые авторы считают вполне устранимыми в условиях, сложившихся в Англии после «славной революции» 1689 г. Аддисон и Стил ополчаются и против аристократического распутства, легкомыслия и праздности, и против буржуазного скопидомства. Свои предметные уроки морали и здравого смысла они подтверждают множеством живых примеров, выхваченных из гущи английского быта начала века.
Бытописание, которое должно было сыграть столь важную роль в английском просветительском романе, уже здесь приобретает права литературного гражданства. Появляются и первые реалистические наброски типических характеров. «Зритель» издается от лица вымышленного клуба, члены которого представляют различные слои английского общества того времени. Это богатый лондонский купец сэр Эндру Фрипорт, провинциальный помещик сэр Роджер де Коверли, отставной офицер капитан Сентри, светский щеголь Уилл Хоником и др. Из них особенно удался авторам образ сэра Роджера де Коверли. Причуды, предрассудки и странности этого добродушного старого чудака — живого обломка прошедших времен — составили содержание целого цикла юмористических очерков, который не раз переиздавался отдельно. Сэр Роджер де Коверли стоит первым в ряду английских Дон Кихотов — «юмористов», оригиналов и добряков, который тянется через весь английский роман XVIII в. и завершается уже в XIX в. диккенсовским Пиквиком.
Успех «Болтуна» и «Зрителя» был огромен: он свидетельствует о том, каким насущным общественным потребностям отвечали эти первые опыты просветительской сатирико — нравоописательной прозы. «Зритель» позднее был переведен на французский, немецкий, голландский, итальянский и другие языки. Журналы Аддисона и Стила были хорошо известны в России и оставили заметный след в русской литературе XVIII в. К ним, в частности, обращались Сумароков, Дмитревский, Новиков и многие другие.
Свифт и другие сатирики
Огромное литературное наследие Джонатана Свифта (1667–1745), состоящее из множества прозаических и стихотворных сатир, памфлетов, проповедей, открытых писем и интимных писем к друзьям, трактатов по вопросам церковной политики, журнальных обзоров внутреннего и международного положения страны, полемических инвектив и т. д., сохраняет поныне величайшую ценность для историков Великобритании. Оно проливает свет на общественно — политическое развитие, быт и нравы этой страны на рубеже XVII–XVIII вв., характеризует становление демократической культуры и литературы Нового времени, и в частности возникновение и рост просветительской мысли.
В числе произведений Свифта, которые прочно вошли во всемирную литературу и стали достоянием многих поколений читателей, следует назвать прежде всего «Путешествие Гулливера» (1726), сатирическую «Сказку о бочке» (1704), а также памфлеты, обращенные к ирландскому народу, известные под общим названием «Письма суконщика» (1724) и памфлет «Скромное предложение» (1729). Итогом философских раздумий Свифта — гуманиста — просветителя — и вершиной его художественных свершений была книга «Путешествия Гулливера». Как это случилось со многими великими памятниками мировой литературы («Дон Кихотом» Сервантеса, «Робинзоном Крузо» Дефо), судьба этой книги сложилась парадоксально. Книга, поистине выстраданная Свифтом, проникнутая яростным негодованием, болью и желчью, полная смелых и гневных намеков на преступления и пороки правящих верхов и всего тогдашнего общества в целом, стала по преимуществу книгой для детского чтения, — ироническая шутка литературной славы, которая, наверное, заставила бы усмехнуться и самого мрачного автора.
Судьба Свифта была не менее парадоксальна, чем посмертная участь его литературного наследия. Уроженец Дублина и питомец Дублинского университета, он не был коренным ирландцем, а принадлежал к одной из тех английских семей, чьи предприимчивые отпрыски во множестве являлись в Ирландию в поисках денег и чинов. Став, несмотря на свое вольнодумство, священником англиканской церкви, он вдвойне тяготился своею службой в захолустных приходах, где кругом жила темная католическая ирландская беднота, и рвался в Англию, где, казалось, только и могли найти себе применение его блестящие политические и литературные способности. В Лондоне он был замечен лидерами обеих боровшихся за власть парламентских партий. В качестве публициста и негласного советчика Болингброка и других торийских лидеров он стоял одно время в самом центре внутриполитических бурь и мог гордиться тем, что оказывает влияние на курс британского государственного корабля. Свое назначение деканом (настоятелем) собора св. Патрика в Дублине (1713 г.) он принял с горечью, как приказ о пожизненной ссылке. Однако десятилетия, проведенные после этого в Ирландии, оказали весьма благотворное воздействие на развитие литературного таланта Свифта. Близкое общение с ограбленным и порабощенным, кипящим ненавистью к своим английским поработителям ирландским народом поставило его на стыке столь острых национальных и социально — политических противоречий, по сравнению с которыми придворные интриги во дворце королевы Анны или даже парламентские распри между торийскими лидерами и лидерами вигов могли показаться и действительно показались ему не крупнее, чем споры «тремексенов» и «слемексенов» в королевстве лилипутов о том, с какого — тупого или острого — конца надлежит разбивать яйцо… Но Ирландия не только расширила общественный кругозор Свифта и дала ему необходимую перспективу; участие в борьбе за попранные права ирландского народа разожгло гражданское негодование, которое и ранее теплилось в его творчестве.