В позднейших повествовательных произведениях Дефо ощутима также и преемственная связь с жанром плутовского романа. Но в творчестве Дефо все это по — новому перерабатывается, переплавляется и превращается в нечто совершенно самобытное. Сам того, вероятно, не подозревая, Дефо создает в «Робинзоне Крузо» прообраз реалистического романа Нового времени.
Для подавляющего большинства теперешних читателей Дефо — прежде всего автор одной, зато в собственном смысле слова народной, книги «Робинзон Крузо». Для современников — соотечественников это был в первую очередь необычайно энергичный, изворотливый и ловкий публицист, с несколько загадочной и даже скандальной репутацией. Будучи, может быть, еще большим мастером в искусстве литературного маскарада, чем Свифт, он нередко анонимно спорил с самим собой, балансировал, рискуя головой, на остром лезвии политической иронии и, говоря его собственными словами, «увидел изнанку всех партий, изнанку всех их претензий и изнанку их искренности». То, что мы называем теперь романами Дефо, составляет количественно лишь очень малую часть его огромного литературного наследия (в котором новейшие библиографы насчитывают около четырехсот названий).
По крайней мере, добрая половина этих сочинений уже увидела свет, когда Дефо на шестидесятом году жизни опубликовал «Робинзона Крузо». Позади была многотрудная, богатая испытаниями жизнь: участие в разгромленном восстании Монмаута против короля Якова II Стюарта и в борьбе за укрепление конституционной монархии Вильгельма III после низвержения Стюартов; смелое выступление в защиту гонимых, к которым принадлежал и он сам, а вслед за тем — арест, тюрьма и гражданская казнь у позорного столба; множество деловых предприятий, иногда успешных, но обычно приводивших к банкротству… Впоследствии Дефо печатно уверял, что все злоключения его Робинзона не что иное, как аллегорическое воспроизведение драматических перипетий в его собственной жизни, и что ему приходилось и в Англии испытывать столь же горестное одиночество, побывать «в рабстве хуже турецкого», терпеть кораблекрушения («хотя скорее на суше, чем на море») и сталкиваться с врагами, ничуть не менее опасными, чем пираты и людоеды, посещающие остров Робинзона. Даже если Дефо и не устоял перед соблазном мистифицировать своих читателей этой версией, несомненно, что огромный личный и общественный опыт писателя лег в основу этого по видимости столь простого и бесхитростного, но полного глубокого идейного смысла произведения.
«Робинзон Крузо» — это и путешествие, и автобиографическая исповедь, и роман воспитания, и авантюрный роман, и роман — аллегория, а вместе с тем и беллетристическое переложение локковской теории общественного договора. Из робинзонады Дефо выросли в будущем столь различные, несхожие друг с другом явления, как «Остров сокровищ» Стивенсона, поэзия Киплинга, трагическая антипросветительская фантазия Кольриджа «Старый мореход» и «Эмиль, или О воспитании» Руссо — эта просветительская утопия о воспитании идеальных, гармонических людей в цивилизованном обществе, но вместе с тем вне его.
Но, кроме того, в «Робинзоне Крузо» было и нечто такое, что в дальнейшем оказалось не по плечу литературе. Только Гете в символической форме восславил в «Фаусте» тот созидательный человеческий труд, который представлен в книге Дефо столь просто, казалось бы даже прозаично, а вместе с тем с такой захватывающей увлекательностью. Недаром Робинзон Крузо оказался единственным из героев, созданных английской литературой эпохи Просвещения, чье имя вошло в века как имя нарицательное, единственным, кто вошел в память читателей стольких поколений как типический образ огромной емкости и значимости. Называя Робинзона в ряду образов, которые он считает «совершенно законченными типами», Горький писал: «Это для меня уже монументальное творчество, как наверное для всех, мало — мальски чувствующих совершенную гармонию…».