Первый период творчества Смоллета завершается романом «Приключения Фердинанда, графа Фатома» (1753), в котором усиливается отмеченная Вальтером Скоттом тяга художника к исследованию «темных душ» и изображению «яростных и грозных страстей». Смоллет противопоставляет здесь друг другу полярно противоположные характеры — благородного (до неправдоподобия) графа Ренальдо де Мельвиля и его врага — авантюриста Фердинанда Фатома, который, присвоив себе графский титул, опутывает своими коварными интригами Ренальдо, его невесту и лишь по воле случая терпит в конце концов поражение. Роман этот — явление переходного порядка: сатирический реалистический гротеск Смоллета сочетается в нем со зловещими, таинственными и выспренними поэтическими мотивами, которые уже предвещают отчасти будущий «готический» роман.
Мещанская драма. Лилло и Мур
В творчестве Джорджа Лилло (1693–1739) и Эдуарда Мура (1712–1757) формируются первые образцы мещанской драмы Просвещения.
Пьеса Лилло «Лондонский купец, или История Джорджа Барнвелла», поставленная в 1731 г., знаменовала собой открытый разрыв с принципами классицизма в драматургии. Вместо династических, государственных или гражданско — патриотических интересов на сцене сталкивались пороки и добродетели частной жизни. Лилло не только вывел на трагические подмостки действующих лиц, принадлежавших к третьему сословию, но и утверждал, что именно они имеют первостепенное право на внимание драматурга. Ведь трагические катастрофы и несчастья — доказывал он в посвящении к «Лондонскому купцу» — не составляют исключительной привилегии особ высшего ранга. Напротив, они выпадают на долю большинства людей, и трагедия будет тем величественней, чем шире станет ее диапазон.
В основу сюжета «Лондонского купца» Лилло положил старинную балладу, сложенную, по — видимому, во времена английской революции (1650) и помещенную впоследствии в «Памятниках» Перси. Речь шла здесь о злосчастной судьбе молодого приказчика, загубленного змеею — любовницей, по наущению которой он убил своего хозяина и кончил виселицей. Сам выбор источника характерен: Лилло обращается не к истории или мифологии, а к балладе, издавна популярной в городской мещанской и ремесленной среде и повествующей о «герое», вышедшем из этой среды.
Действие пьесы отодвинуто в прошлое: оно разыгрывается в елизаветинской Англии, во времена разгрома испанской Армады, которые рисуются в трагедии как героический, золотой век английской буржуазии. Рассуждения купца Торогуда (Добротвердова) о высоком национальном и международном значении просвещенной торговли призваны не только облагородить образ этого положительного заглавного героя пьесы, но и раздвинуть ее социальные рамки, связав повседневные труды Торогуда и его личную судьбу с судьбами британской нации.
В изображении Лилло между Торогудом и его будущим убийцей Барнвеллом нет первоначально никаких существенных противоречий, нет даже повода для конфликта. Молодой приказчик привык с сыновней почтительностью относиться к своему хозяину. В свою очередь, Торогуд полностью доверяет Барнвеллу, а дочь его, Мария, не может скрыть своей целомудренной любви к отцовскому помощнику. Падение Барнвелла, по мысли Лилло, тем более плачевно и поучительно, что, будь он более благоразумен и чист душой, он мог бы преуспеть в жизни и был бы щедро награжден за свое воздержание всеми мирскими благами.
Роковое злодейство выступает в пьесе в образе столичной куртизанки Милвуд. Алчная, коварная, жестокая, она действует во всеоружии своей опытности, распаляя чувственность Барнвелла, обманом побуждая его к растратам и подлогам, а потом, когда он окончательно запутался в ее сетях, уговаривает убить Торогуда. Барнвелл повинен, в изображении Лилло, в преступной слабости. Его погубили страсти, которые он не сумел обуздать своим слишком шатким, нетвердым разумом. Но вся ненависть драматурга направлена на Милвуд. Он хочет совлечь с нее, как поддельную мишуру разврата, блеск и обаяние «исключительной» натуры, какими ей удалось на время привлечь к себе Барнвелла. В момент трагической катастрофы Милвуд подло и коварно предает Барнвелла в надежде спасти свою жизнь. У ее жертвы не остается в предсмертный час никаких иллюзий, и он сам клянет как гнусный «блуд» свою недавнюю страсть.