И тут у мальчика зазвонил телефон, не требовательной трелью звонка от «начальства» — да и к чему полковнику звонить, если их отделяет шаг, — а тихой, будто неуверенно, песенкой. На душе стало светло и тепло, будто солнцем залило лесную лужайку. Не так, как с Тилем — безумный, жаркий огонь…
— Да? — чуть помедлив, поднёс телефон к уху Сиф.
— Ты как? — выпалила в трубку Раста. На заднем плане чирикали птицы — видать, сидит где-нибудь в парке, плетёт венки из подвернувшихся под руки цветов, чаще всего одуванчиков. Раздался чих и обиженный голос Каши:
— Зачем цветком мне по носу возюкаешь? Апчхи, — он ещё раз чихнул, — щекотно!
— Чтобы нос был жёлтый, — хихикнула девочка. Так и есть, балуется с одуванчиками. И тут Раста переключилась обратно на разговор: — Почему не пишешь, Спец?
— Некогда, — виновато вздохнул Сиф. — Я нашёл… — он замялся. Врать ему было противно, бунтовало всё офицерское воспитание, — двоюродного брата. Случайно совершенно, — Сифу не понравилось, как гладко прозвучала ложь, как ловко сорвалась с языка. Правда, вся дружба была пронизана этим полуобманом, полутайной…
Но иногда на душе становится по-настоящему гадко.
— Да-а?! — восторженно вскрикнула Раста, не подозревая ни о чём. — Это же здорово! А где ты сейчас? И где он?
— В картинной галерее мы. Он — художник…
— А не в той ли, куда сегодня сам наш Великий князь собирался пожаловать? — подал голос Каша. — Комарики вчера телевизор смотрели, там говорили.
Сиф стрельнул взглядом по сторонам и убедился, что даже самым стойким журналистам, которые до сих пор их сопровождали, его не увидеть между двумя рослыми Краюхами.
— А я-то думал, отчего столько народу в первый зал набилось, — как можно равнодушнее произнёс он. И тут Раста и ощутила неладное:
— Подожди… Тебе разве не интересно поглядеть на самого Великого князя? Ты же такой, монархист… Помаши в камеру какому-нибудь телевизионщику, а мы вечером на тебя посмотрим…
— Не слишком интересно, — смутился Сиф. — Да и махать зачем? Вернусь и вернусь, правда, скоро ли — не знаю. Ваше дело — ждать!
— Странный ты, — проницательно заметил Каша. — Обычно не такой.
— Да какая разница, какой я! — Сиф почувствовал, как внутри зашевелилось что-то странное и незнакомое. Раздражение? — Ну всё, я пойду. Как-нибудь напишу, а звонить необязательно. Звонки дорогие.
— Ты… — начала было Раста, но вдруг голос у неё стал недовольным и очень грустным одновременно — диковинная смесь полыни с колокольчиком: — Не хочешь говорить сейчас? Ладно, удачи тебе. Будем ждать.
И повесила трубку. Неужели они впервые поссорились? Нет, нельзя же так… И звонить тоже нельзя — что он им может рассказать?
Всё-таки, даже самая капелька лжи отравляет дружбу, заметно это или нет. А воспаленная от этой лжи дружба раздражается на малейшее неосторожное, чересчур грубое прикосновение.
Внезапно Сиф понял, что они остановились в своей прогулке по залу. Иосиф Кириллович уже прощался с президентом, вся пёстрая толпа сопровождающих стала стекаться к ним, и Краюхи напряглись, недружелюбно сверля взглядами подошедших слишком близко к Великому князю. Если бы взглядом можно было работать вместо дрели, в половине секретарей и охранников президента красовались бы аккуратные круглые дырки. И не по одной. Как в дуршлаге.
Уже на пороге Сиф ощутил, как кто-то мимолетно коснулся его плеча. Он резко повернул голову и заметил Тиля, застрявшего перед дверями. Тиль как-то грустно улыбнулся и отступил в сторону, пропуская идущих, а когда, выйдя, Сиф обернулся, человека-наброска уже не было.
Внутри стало грустно и пустынно, как на чердаке в дождь, когда серая, гремящая по крыше стена отгораживает весь мир от тебя, забравшегося куда-нибудь у окна с ногами и глядящего на залитую водой улицу. Сыро, промозгло стало на душе. Ни солнца, ни безумной пляски языков огня…
Может, и не было никаких ссор, кто знает… Может, никто никогда ни с кем не ссорился.
А главное — все всё равно друг друга простили. И простят ещё, как очень хотелось верить.
Глава 3(8). Контраст
Сообщение, что на русского Великого князя было совершено покушение, разлетелось по всему новостному миру вкупе с кадрами покорёженной машины. Прогремело, словно взрыв — о безумцах-русофобах заговорили и газеты, и журналы, и телевидение со всеми волнами радио. Официальные издания, передачи с новостями твердили, что подрывники — сумасшедшие, маньяки, но чем дальше от официальных источников новость доходила, тем больших разброс мнений получала. Находились и сторонники, и яростные противники и нейтралы, уклончиво твердящие про демократичное общество XXI века.
— Пожалуй, меньше всего мне нравится, что появляются нейтралы, которым на нас с колокольни Ивана Великого, — пробормотал Заболотин, копаясь на компьютере в новостях сети. — А, спасибо, Сиф.
Его ординарец поставил чашку с чаем рядом с клавиатурой и взглянул на лежащий под специальным стеклом лист бумаги. Обычный альбомный формат, совершенно стандартный шрифт…
«Нам не надо России. Империя принесла войну, а мы жаждем мира!»
Ни подписи, ни отпечатков пальцев. Всё, что известно об авторе, или, вернее, о том, кто это печатал, — это то, что картриджи к принтеру использовались забольской фирмы «Радужица».
— Ваше высокородие, так я могу идти к Тилю? — задал, по-видимому, уже не первый раз вопрос мальчик.
— Иди, часика на три с учётом дороги, больше не выйдет, — кивнул полковник, пробуя чай. Смак! Умеет Сиф чаи заваривать.
— Хорошо, — согласился Сиф. — Тогда ждите через три часа! — и тихонько выскользнул в прихожую, не желая ни мешать Заболотину, ни, тем паче, нарваться на какое-нибудь «поручение перед выходом».
Накинув на плечи куртку-ветровку, которая скрыла погоны и нашивки на рубашке — не белой парадной, а обычной, светло-зелёной, юный офицер вышел из номера, как обычно робея при виде пышного ковра, застилающего пол в коридоре этажа. Жалко было наступать на это тёмно-вишнёвое великолепие пыльными уличными ботинками.
— Ты куда? — раздался знакомый, низковатый голос.
Сиф огляделся по сторонам. В окно било струей фонтана солнце, слегка окрасившее свои лучи уже в сторону закатно-огненного, и от этого сидящая на подоконнике казалась силуэтом, вырезанным из чёрной бумаги и наклеенным на стекло.
— Друга одного проведать, — Сиф подошёл к окну и тоже присел на край подоконника. Вблизи силуэт вновь стал короткостриженой девушкой в чёрных бриджах и белой рубашке.
— Нашёл старых друзей? — спросила девушка с хитринкой в голосе.
— Одного только, — мальчик краем глаза заметил, что Алёна с любопытством разглядывает его лицо, но когда повернул к ней голову, девушка смутилась и отвела глаза.
— Ты всё-таки не пропадай надолго, — попросила вдруг она, ероша свои волосы — ещё короче, чем у Сифа, но даже такая длина ей казалась уже непривычной.
— Не пропаду, — Сифу забрела вдруг в голову шальная мысль, что когда волосы у Алёны совсем короткие, они, наверняка, на ощупь почти как бархат. Захотелось провести рукой, попробовать…
— А то знаешь, тот взрыв… Вдруг, он только первый? — Алёна поёжилась, вспоминая гранату, и Сиф очнулся от своих дурацких мыслей:
— Не волнуйся. Всё равно всё путем будет. Вряд ли они хотят убить нас, — он постарался приободрить девушку, впервые столкнувшуюся с взрывами. Для неё это страшно, для Сифа — только неожиданно и досадно…
Сиф ощутил легкое превосходство — вот, в чём-то он опытнее Алёны, которая старше его лет на шесть. И она его сейчас внимательно слушает, не из вежливости, не свысока. Это было здорово, это было приятно.
— Это хорошо было бы, Сиф. А то мне это совсем не по нутру, — пожаловалась Алёна. Неприятная заминка, что тяготила их вчера, исчезла без следа. Всё было так легко, спокойно, «без напряга», что хотелось вздохнуть и позволить отношениям течь своим ходом.
Да и как ей, Алёне, и в голову могло прийти тогда, что Сиф может над ней посмеяться? Сиф не такой… Он офицер, пусть и маленький. Настоящий имперский офицер — честный и благородный.
«Мечта, от которой тают все женщины от двенадцати до семидесяти двух», — усмехнулась она про себя, но эта ехидная мысль быстро куда-то спряталась на задворки сознания, чтобы гадить издали, но довольно безуспешно.