Сивка чихнул, дернув головой, и шмыгнул носом, кляня порывистый ветер. Стоять на подножке было не слишком удобно, но надо было дождаться какого-то приказа от офицера, прежде чем возвращаться.
— Надеюсь, он там не всю роту вырезать собрался, — проворчал Заболотин и спохватился: — Возвращайся. Ждите… его доклада. Раз он взял ответственность на себя… пусть пока действует. Я предупрежу остальных.
Решение далось Заболотину нелегко. Больше хотелось вызвать Кондрата по рации и наорать насчет того, что разведчик себе позволяет, что за разведку устроил такую «массированную». Мешало присутствие невозмутимого Аркилова.
— Это… Так точно возвращаться, в общем, — Индеец спрыгнул на землю и бегом вернулся к разведчикам. Он уже был далеко, когда Заболотин рассеяно улыбнулся и пробормотал себе под нос:
— «Так точно возвращаться, в общем». Надо же…
Аркилов покачал головой с видом: «А горбатого могила…», но не сказал ничего. У них с Заболотиным был довольно шаткий нейтралитет, поэтому оба к словам, сказанным друг другу, относились со вниманием.
… В экстренной ситуации время обычно словно ускоряет свой ход, летит, сорвавшись с обрыва обыденности… но, увы, только не во время ожидания. Вот что-что, а ожидание всегда растягивается на максимум, так, чтобы окончательно растрепать нервы всем, кто находится в этом подвешенном состоянии между планированием и действием. По внутреннему счёту Сивки прошло чуть меньше половины вечности, прежде чем в рации зашуршало, и Кондрат приказал: в ближайшее время при продвижении усиленное внимание обратить на правую сторону. «Мы их немного дезориентировали, но будьте начеку», — предупредил прапор. Присутствующие в машине переглянулись с нетерпением. В их глазах словно запалили фитиль, ещё немного — и рванёт.
— Мы сдохнем ждать, если ничего не будет, — озвучил общую мысль Найдоха.
— Ну, это смотря кто, — неразборчиво проворчал Крот, словно просыпаясь ото сна, и поднял голову с колен. — Цени, скоро и такого спокойствия не будет.
— Да мне бы что угодно, иначе разорвусь от внутренней энергии, — пожал плечами Найдоха. — Нужен выход, какой-нибудь, срочно.
… Лучше бы Найдоха этого не говорил. Следующие три часа прошли для Сивки, как во сне. В дурном ночном кошмаре. Маленькая ожидаемая стычка плавно переросла в ожесточенный бой. Тут уже не просто выход энергии — тут колоссальное напряжение всех внутренних ресурсов. Вечная игра со смертью: кого она полюбит больше, тебя или твоего врага?
— Что мне делать, Найдоха?! — крикнул Индеец, выкатываясь следом за разведчиками из грузовика. Последним выпрыгнул Чинга, вздохнул, глядя, как загорелась машина, и изрёк печально:
— А мне так понравилось, как оно бегает…
О машинах он отчего-то говорил строго в среднем роде.
Если бы у Индейца в этот момент попросили описать, что происходит, он ёмко назвал бы происходящее бардаком, и был бы, в общем-то, прав — для него творился полный бардак, это опытные разведчики понимали, что происходит и что делать. А с мальчишки что взять и что ему поручить? Слепень толкнул его в кусты и зверским тоном велел не высовываться даже к родной матери навстречу, так что весь бой Сивка — как-то уже привыкший не обсуждать приказы разведчиков — провёл в стороне, наблюдая, как вокруг всё взрывается, стреляет и падает. Грянул взрыв, будто кто-то пребольно, хлёстко ударил по ушам. Мир вспыхнул, погас, снова вспыхнул… Звуков боя Сивка не слышал вовсе, хотя всё видел. Видел, как рядом с кустами, где он лежал, упал солдат, и под каской было видно лицо, сгоревшие брови, разбитые губы. Где-то в животе мальчишки сердце сделало отчаянный кульбит: упавшим был Найдоха, такой странный и чужой с застывшей обидой на лице: «За что?!» — и струйкой крови изо рта.
Давясь сухими слезами, более похожими на лай или кашель, Сивка выскочил из укрытия, не помня себя и не слыша ни звука из гремевшего вокруг боя, схватил Найдоху за руки и потянул тело за собой обратно, в спасительную зелень. Куда солдат стремился, но так и не успел.
«Господи, за что?! Исправь всё! Сделай, как было, верни Найдоху!» — беззвучно вопил мальчишка, понимая вдруг, что тяжёлое и непослушное тело, которое он тянет, — это уже не Найдоха. Завопил, едва ли ни впервые в жизни вспоминая, что где-то может существовать Бог — и он может слышать и помогать. Когда говорил отец Николай — всё было складно и правдиво, но довольно далеко от мальчишки. Когда говорил командир — Заболотин — это больше походило на прекрасную сказку, вроде его рассказов о Москве. Хочется верить, но никак не получается. А вот сейчас Сивка вдруг понял, очень остро, что если не Бог — то никто, никто уже ничем не поможет. Что рядом никого нет, кроме Него.
«Господи-и!..»
Как оказался в кустах — Сивка не запомнил. Тело Найдохи было тяжёлым, страшным и неповоротливым. Происходящее вдруг со всей ясностью навалилось на мальчишку, той самой военной правдой, о которой говорил Заболотин, — и раны, и смерть, и взрывы кругом, хлопающие по ушам, выбивая из них способность слышать. Командир говорил об этом тогда, так давно, показываю могилу Шакалов… Всё повторялось, только гораздо страшнее. Реальнее, без спасительной пелены ПС.
«Господи, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»
И в руках Найдохина акса, у многих разведчиков был этот небольшой и лёгкий — если сравнить с обычным калашом — автомат…
«Господи, не повторяй, не повторяй, нельзя, чтобы повторилось! Останови! Пожалуйста…»
…— Отдай оружие.
— Не отдам! — пацан прижимал автомат к себе крепко-крепко, словно любимую игрушку — из тех, которые почитаешь живыми и, когда вырастаешь, ни за что не позволяешь кому бы то ни было передаривать.
— Рядовой Бородин, это приказ! — рявкнул Кондрат строго — и даже несколько нетерпеливо.
— Не отдам, — упорно повторял Сивка и ещё крепче прижимал найдохин автомат к груди.
— Последний раз прошу по-хорошему, — Кондрат сипло кашлянул. Ему не нравилось происходящее. Не нравилось, что этот мальчишка забрал автомат Найдохи, хотя всему разведвзводу было известно, что именно из этого автомата Маська положил нескольких вырей, сунувшихся в его сторону. Пусть. Всё равно это не дело. Дела взвода решает Кондрат — и точка. Нечего бестолковому мальцу делать в бою с оружием в руках. Пусть сидит в кустах и не высовывается — сам же целее будет, неужели не понимает? Если его пристрелят — кому от этого лучше будет? Этому Сивке? Ему будет уже всё равно, с автоматом он помер или нет. Кондрату?.. Кондрат, что бы там ни говорили, зверем не был, бестолкового мальчишку ему на смерть посылать не хотелось. Пользы — никакой, неприятностей — куча, а ещё и совесть мучить будет, хотя уж она-то должна была давно заткнуться, ещё пару месяцев назад…
Весь взвод, состоящий теперь из четырнадцати человек, если не считать самого Кондрата и мальчишки, собрался вокруг и смотрел, что будет дальше. Отдаст Маська автомат или нет. Вернее, отдаст сам или Кондрат заберёт силой — а пока, по всему судя, дело шло ко второму.
— Я не отдам! — звенящим от злости — или просто обиды? — голосом повторил Сивка снова. — Я имею право носить оружие! Я имею право воевать наравне с остальными!
…— Ты не имеешь права спорить со своим командиром, — констатировал Кондрат после всего одного меткого толчка. Сидящий на земле пацан тряс головой и пытался сообразить, куда на несколько секунд исчезал мир. И, главное, почему мир исчез вместе с автоматом, а вернулся уже без него.
Сивка сидел на земле и как сквозь сон слушал Кондрата, который всё тем же своим невозмутимым сиплым голосом говорил:
— За проявленное во время боя мужество и защиту раненого, — голос запнулся. Можно ли такое говорить о человеке в коме? В условиях военного госпиталя кома — смерть, — раненого ефрейтора Найдина, рядовому Бородину объявляется благодарность. За отказ исполнять приказы командира… кхм, с этим мы уже разобрались, — Кондрат поглядел на свой увесистый кулак с некоторым осуждением.
— Сказано же тебе было: не вылазь из кустов, — громко шепнул мальчишке Слепень. Голос у него был какой-то… пустой. Никто не верил, что Найдоха выживет. Все знали, что чудеса на войне происходят далеко не всегда.
Да и если произойдет чудо, отпустит его смерть обратно, — так останется Найдоха инвалидом на всю жизнь. Злая судьба, порою не лучше смерти…