Потом все трое уставились на спящую Лизу. Словно почувствовав тройной взгляд, девушка вздрогнула и беспокойно зашевелилась.
Брюнет приложил палец к губам и первым начал сливаться с предрассветными сумерками, за ним последовали близнецы.
Лиза проснулась вскоре после ухода троицы. Злой, уставшей и еще раз злой. Нет, не просто злой, она была в ярости.
Такого отвратительного настроения с самого раннего утра у нее еще никогда не случалось. Во-первых, она была исключительно свирепо настроена по отношению к наглым призракам. В первых рассветных лучах они уже не казались страшными, мерзкими - да, с чем полностью соглашалась интуиция. Во-вторых, выпавшая утром обильная роса совершенно не добавляла настроения. Мокрая и продрогшая Лиза вернулась в дом, кинула влажное одеяло на кровать и прошла на кухню - сделать себе кофе и кашу на молоке.
Пока Лиза ходила за водой, умывалась, завтракала и строила планы на ближайшее будущее, в развалинах за домом шло активное совещание.
- Кир, это стоит провернуть, ты когда-нибудь видел такую реакцию хоть на одного человека? - Вещал приятным голосом череп, активно жестикулируя руками и скользя сквозь остатки провалившейся крыши и мебели. Частично изъеденные временем, частично - мышами и растасканные птицами, они беспорядочными грудами валялись по всем двум комнатам гостевого домика.
- Провернуть то можно, - меланхолично отозвался силуэт с отрезанным носом, - но это будет еще одна надежда… Если ничего не получится, я просто сорвусь с катушек. Уже осточертело такое существование: ни туда, ни сюда. Как, спрашивается, мстить, если ты привязан к одному месту?!
С каждым словом призрак заводился все больше, его злость тут же отображалась и во внешности, к отсутствующему носу добавились раны на щеках, синюшные переломы пальцев, по сероватму свитеру в районе живота расползалось ярко-красное кровавое пятно. На нем было меньше всего увечий. Болезненная рана живота не позволила долго продержаться и он скончался от болевого шока раньше, чем бандиты взялись за него всерьез. Брату и другу повезло меньше. Их промучали еще сутки. Кир смотрел на страдания самых близких людей и не знал чем помочь. Как полноценный призрак он еще не состоялся: ни силы, ни умений…
Все это пришло позже, год за годом они питались эманациями страха, ужаса и, как ни странно, ненависти. Владельцам дома настолько надоели паранормальные явления, что не давали ни отремонтировать дом, ни жить в нем, ни продать, что, постепенно, их собственный страх стали заменять другие, более агрессивные, эмоции.
Но показывались они здесь редко. Последние два года в дом вообще никто не заходил. Даже местные алкоголики боялись этого места до мгновенного протрезвения. Мальчишки не спорили на то, кто дольше продержиться хотя бы в пределах двора или огорода.
Слишком сильна была ненависть самих призраков. Та боль, испытанная в конце бесславного пути, та несправедливость, определяющая длину их жизни, та корысть, из-за которой погибли двое начинающих финансиста и их друг детства - подающий большие надежды талантливый оперный певец, дали свои плоды.
Обгорелый череп даже не мог закрыть глаз, поскольку их у него не было. Почему они с Ильей видели окружающий мир, так для них самих и осталось загадкой. Что за изменения происходят с той субстанцией, что остается после смерти? Почти за тридцать лет существования они так и не смогли найти ответов на свои вопросы.
Иногда им казалось, что они и держаться то только за неистребимое желание отомстить и за собственную злость, которую лелеяли, как самое ценное, что у них осталось.
Других эмоций они просто не испытывали, не могли. Ненависть, злость, боль… Странная и страшная фантомная призрачная боль.
О последней они даже не заговаривали, но Слава видел, как иногда ни с того ни с сего исчезает Илья, хватаясь за глаза, как подвывает, скрываясь в углу их плесневелого мирка, Кир.
Они иногда пытались шутить, но их шуткам не хватало изящества и легкости. Грубые и угрюмые - не вызывали даже улыбок. Некоторое облегчение приносил чужой страх. Довести кого-то до заикания или медвежей болезни - это приносило временное облегчение.
Затем возвращалась злость… На живых. И она была еще отчаяннее, чернее. Они, все трое, как наркоманы, тянулись за новой дозой эмоций. Их издевательства становились все более и более изощренными. Кульминацией стал тот самый белоснежный котенок… Кошечка. Это был он, Слава.