Командир Макс Прусс с обгорелым лицом на четвереньках подполз к радисту Вилли Шпеку, запутавшемуся в проводах. Капитан Альберт Заммт, первый помощник, горел как факел и несколько минут катался по мокрой траве, чтобы сбить пламя. Взглянув в сторону догорающего дирижабля, он увидел человека в офицерском кителе, с обгоревшими волосами и обезображенным лицом, который, шатаясь, шел к нему. «Прусс, это вы?» — обратился к нему Заммт. — «Да, — ответил тот. — Бог мой, какой у вас вид!» — «У вас самого вид не намного лучше!» — прокричал в ответ Заммт. Капитана Эрнста Лемана, выполнявшего на борту функции наблюдателя, факел пламени поразил в спину. На следующий день он умер в больнице.
Мы с Пруссом дружили. Насколько же тяжело должно ему быть после потери корабля, которым он так гордился.
Невредимым выбраться из ада не удалось почти никому. Исключение составили немецкий журналист Леонард Адельт и его жена Гертруда. Они выпрыгнули держась за руки из окна с высоты 3 м. Впоследствии они не могли вспомнить сам прыжок, в памяти осталось только спасительное касание зем-ни — они приземлились «на мягкую траву и песок». Пассажир из Лондона Джордж Грант тоже выпрыгнул из окна и невредимым оказался на земле. Когда он хотел встать, упавший на него сверху пассажир повредил ему спину, поэтому британцу пришлось несколько месяцев провести в больнице. Начальник базы Лейкхерст Чарлз Розендаль наблюдал за немолодой пассажиркой, «шагавшей как сомнамбула по складному трапу, который выдвинулся сам собой, и почти невредимой прошедшей сквозь пламя, мимо летавших вокруг кусков металла».
Альфред Грёцингер, молодой повар, крепкий парень ростом почти 1 м 90 см, понял, что это его единственный шанс на спасение: «Мне нужно было вылезти из носового окна и спрыгнуть. Огонь приближался, но мы были слишком высоко», — так описывал он то, что пережил, через 65 лет. Десять его товарищей, поддавшись панике, побежали к средней части. Все они погибли. Когда до земли было примерно 25 м, Грёцингер вылез из окна и схватился за раму снаружи. Он подождал еще пару секунд, затем разжал руки и полетел вниз с высоты около 15 м. «Земля была рыхлой и мягкой, я приземлился почти безболезненно и сразу побежал прочь, чтобы не оказаться погребенным под носовой частью. Потом я вспомнил о товарищах. Обернулся, чтобы бежать назад, но судно уже упало на землю. Меня схватили двое морских пехотинцев и потащили из опасной зоны к карете «скорой помощи». Вдруг я утратил способность двигаться, я был словно парализован — шок». Вместе с двумя другими уцелевшими его на бешеной скорости отвезли в ближайшую больницу. Грёцингер продолжал: «Водитель, казалось, нервничал больше нас. Он ехал так быстро, — что повороты мы проходили на двух колесах. Теперь мне стало страшно по-настоящему. И я подумал, что погибнуть после пережитого в автокатастрофе будет злой шуткой судьбы…» Паралич от шока длился недолго. Повара с парой легких ушибов выписали довольно быстро. «Прыгнуть с такой высоты было самым разумным решением в моей жизни».
Трагедия разыгралась в считанные мгновения: от первой вспышки пламени на корме и до падения горящего дирижабля на землю прошло 34 секунды. Макс Прусс дал команду сбросить швартовы в 19.21. Бортовые часы с обуглившимися стрелками остановились в 19.25. Ныне они хранятся в музее дирижаблей в Ной-Изенбурге. В 19.30 обгоревший корпус лежал на мокрой от дождя земле как скелет гигантского черного кита.
Мы тянули руки к великой надежде, а на ладонях у нас лежит пепел.
В одной из нью-йоркских клиник командир Макс Прусс боролся со смертью. Жизнью он не в последнюю очередь обязан немецкому врачу-еврею, бежавшему из Германии от нацистов. Работодатель Прусса, «Германская воздухоплавательная компания», хотела оплатить счет, но врач покачал головой: «Когда немецкий народ в бедственном положении, мои услуги бесплатны». Ожоги навсегда обезобразили лицо командира. И хотя нью-йоркские хирурги пересадили куски кожи с бедра на лицо, в то время косметическая хирургия делала свои первые шаги. Долгие годы Максу Пруссу приходилось спать с открытыми глазами, потому что у него не было век. «И все-таки мой тесть до самой смерти в 1960 г. оставался очаровательным жизнерадостным человеком, — пишет сегодня о нем его невестка Эльза Прусс. — Увидев его в первый раз, я ужасно испугалась. Мой муж не предупредил меня. Но когда Макс Прусс поздоровался со мной, от него исходило столько теплоты и сердечности, что он сразу стал для меня приятным человеком». В доме Эльзы Прусс в Лангене, расположенном всего в нескольких километрах от бывшего аэропорта для дирижаблей во Франкфурте, до сих пор хранятся различные сувениры: на шкафу в зале стоит великолепная модель «Гинденбурга», на стенах висят рисунки и фотографии цеппелинов, а также поздравительная открытка, подписанная пассажирами «Гинденбурга» Максом Шмелингрм, легендарным чемпионом мира по боксу, и Дугласом Фэрбенксом-младшим, знаменитым американским актером.