Мы должны приложить все усилия, чтобы выиграть время! Мы не должны спровоцировать Гитлера на нападение в этом году. Мы еще слабы!
Через несколько минут после нападения в наркомате обороны в Москве зазвонил телефон. Генералу Георгию Жукову, начальнику Генерального штаба, каждую минуту поступали сообщения о бомбардировках и нарушениях государственной границы. Случилось невероятное. Адъютант Сталина осмелился постучать на рассвете в дверь спальни шефа. Начальник кремлевской охраны торопливо доложил диктатору, что у телефона Жуков. Сталин с хмурым видом взял трубку, затем последовал короткий, но впечатляющий диалог. Сталин: «Я слушаю». — Жуков: «Я звоню по приказу наркома обороны. Немцы напали. — Молчание. — Вы меня поняли, товарищ Сталин? Немцы напали!» — Снова долгое молчание, затем после показавшейся бесконечной паузы Сталин с трудом выдавил из себя: «Приезжайте с Тимошенко в Кремль».
Было также созвано политбюро. В половине пятого все собрались. Нарком обороны зачитал первую оперативную, насколько это вообще было возможно, сводку. Информация поступала скудно, поскольку многие телеграфные линии уже не функционировали. Когда Тимошенко закончил свой доклад, Сталин с недоверием спросил: «Скажите мне, вы не думаете, что это только провокации?»
Это было симптоматично для поведения советского диктатора. Все донесения о предстоящем в ближайшее время нападении Сталин игнорировал, хотя предупреждения он получал из различных источников. С конца 1940 г. участились сообщения советской и иностранных разведок о стягивании и развёртывании немецких войск на западной границе СССР.
Немецкий вермахт должен быть готов к тому, чтобы еще до окончания войны с Англией в быстрой кампании сокрушить Советскую Россию.
Немецкий корреспондент Рихард Зорге, исполнявший в германском посольстве функции «пресс-атташе» и одновременно советский шпион, посылал из Токио подробные сведения и даже назвал дату нападения. Однако Сталин постоянно осекал его. Ему везде мерещились провокации, в этом он усматривал тактику капиталистических государств, которые из сугубо личных интересов решили втянуть его в войну против Гитлера. Сталин не верил, что Гитлер решится вести войну на два фронта. А если немцы все-таки планировали нападение на Россию? Тогда, безусловно, на более поздний срок.
Однако немецкая пропаганда говорила о совершенно противоположном, а именно — о советских военных намерениях. И она приложила немало сил для того, чтобы сообщить об этом людям в Германии и за ее пределами.
Когда еще в апреле в Нормандии нас заставили учить кириллический алфавит и выдали русский разговорник, мы поняли, что двинемся в направлении Советского Союза.
Необычные звуки заставили немецких жителей повыскакивать из постелей. Утром того дня, 22 июня, в воскресенье, впервые прозвучала оглушительная тема из «Прелюдий» Ференца Листа, которая впоследствии предваряла специальные сообщения с Восточного фронта. Затем из дешевых радиоприемников раздался голос министра пропаганды Йозефа Геббельса, который зачитал заявление Гитлера. Люди озадаченно молчали, слушая слова своего «фюрера»: «Сегодня я решил отдать судьбу Германского рейха и нашего народа в руки наших солдат». Геббельс точно знал: морально подготовить граждан на этот раз будет сложнее, чем при прошлых кампаниях.