Но уже в медовый месяц новобрачные убедились, как плохо они подходят друг другу. Молодцеватый капитан оказался измученным ревматизмом холериком, Маргарета же наслаждалась своим новым положением жены офицера — и вовсю бросалась деньгами. 30 января 1897 г. родился первый ребенок, Норман Джон. В мае того же года молодая семья на «Принцессе Амалии» отправилась на Яву. Для Маргареты это было большим приключением — наконец она узнает Восток, средоточие своих многочисленных фантазий. Молодую голландку ожидали огромный дом, прислуга и все привилегии колониальной власти. В то время как ее муж нес службу на тропической жаре, Маргарета проводила дни за покупками, приемами и флиртом с молодыми офицерами. Супруги Маклеод все больше охладевали друг к другу, даже рождение в мае 1898 г. дочери Жанны Луизы ничего не смогло изменить.
Когда в июне 1899 г. оба ребенка неожиданно отравились и маленький Норман Джон умер, брак распался окончательно. До сих пор неясно, была ли это месть ревнивого любовника или несчастный случай. В 1902 г. пара возвратилась в Европу и развелась. Хотя амстердамский суд присудил Маргарете право родительской опеки над их общей дочерью, Маклеод распорядился, чтобы Жанна Луиза больше никогда не виделась со своей матерью.
Маргарета бежала в Париж в надежде, что там она, как герой романа Томаса Манна, авантюрист Феликс Круль, найдет свое счастье. На рубеже веков Париж считался одним из самых захватывающих городов Европы: в 1900 г. открыла свои двери первая Всемирная выставка, город магически притягивал художников, аристократов и искателей счастья. Когда Маргарета попала в Париж, ей исполнилось 26.
Молодая голландка снова попыталась извлечь выгоду из своей красоты. Она предложила себя художникам в качестве натурщицы — и получила первый в ее жизни отказ. «Красивые плечи, красивые руки, прекрасные ноги, но какая тестообразная грудь!» — таков был приговор художника Антуана Гийомэ. Маргарета уехала разочарованной. Когда в 1904 г. она вернулась в Париж, она придумала новую тактику. На этот раз она хотела, она просто должна была завоевать мир.
«Я родилась на юге Индии, в семье священной касты браминов. Моя мать, первая баядера храма, умерла в 14 лет при моем рождении. После того как жрецы предали ее кремации, они удочерили меня и назвали Мата Хари, что означает “око утренней зари”».
«Мата Хари голландка, шотландка и яванка одновременно. От северных рас она взяла высокий рост, крепкое тело, а на Яве, где выросла, позаимствовала гибкость пантеры, подвижность прекрасных змей. Добавьте к этому жар, который Восток зажигает в глазах своих дочерей, и вы получите представление© новой звезде, которая вчера вечером взошла над Парижем», — восторгался репортер газеты «Ля Ви Паризьен» 18 марта 1905 г. Маргареты Гертреды Маклеод, урожденной Зелле, больше не было — родилась Мата Хари. За год уроженка Фрисландии превратилась в роковую женщину. Она брала уроки танцев и нашла свою публику в частных салонах. Ей повезло встретить богатого мыльного фабриканта, который разрешил мнимой чужестранке выступать в его частном музее среди предметов искусства Востока. Дебют стал сенсацией.
«Она крепка, темноволоса и полнокровна, ее темный цвет лица, ее подведенный рот и влажно сверкающие глаза говорят о солнце дальних стран. Она изгибается и извивается под покрывалами, одновременно окутывающими и раскрывающими ее тело».
«Представление невозможно сравнить ни с чем, что мы когда-либо видели. Ее грудь, томясь, подымается, глаза влажно блестят. Руки тянутся и снова опадают, словно ослабев от солнца и жары. Перед ней виден идол, ее мирской танец — это молитва, наслаждение превращается в поклонение. Что она вымаливает, мы можем только догадываться. Танцовщица сохраняет тайну своих заклинающих рук так, как идол хранит тайну своего неподвижного взгляда. Это вечная потребность в неопределенном, которая поднимается до неизвестного. Прекрасное тело умоляет, извивается и отдается: это как бы растворение вожделения в вожделении», — восхищенно писала газета «Ле Курьи Франсэ». При этом идея Маты Хари была совсем проста: в душной атмосфере, среди индийских статуй и неподвижных спутниц, появлялась полуодетая танцовщица, закутанная в блестящие ткани и покрывала. Она умела пленять публику змееподобными движениями, непристойными вывертами и экзотическим пустословием. В трех танцах, по мере нарастания напряжения, она сбрасывала с себя все покрывала, пока из одежды на ней не оставались металлический «нагрудник» и крошечная набедренная повязка. Гем самым она первой из танцовщиц своего времени нарушила строгое табу на наготу. Господа парижского света сходили с ума — и становились в очередь у ее спальни. Мата Хари умела пользоваться моментом. Скоро она стала требовать за каждое из своих выступлений по 1 000 франков золотом — рабочий в то время получал пять франков в день. В эксклюзивных бутиках Парижа Мата Хари истратила состояние на меха, ювелирные украшения, платья и шляпки. Некоторые счета она позволяла оплачивать своим многочисленным любовникам. Неуспех вызвал зависть. Парижские дамы полусвета тщетно пытались дискредитировать прекрасную соперницу: «Она косит глазом, и, даже если у нее красивые глаза, ее взгляд коварен, лицо ее грубое, сплюснутое и вульгарное», — исходила злобой кокотка Лиана де Пужи. Однако для «всего Парижа» «око утренней зари» было нарасхват. Мата Хари танцевала на всех сценах и во всех салонах, вращалась в высших кругах. Танцовщица выступала и за границей, она имела успех в Мадриде, Монте-Карло и Берлине, имела романы с послами, знатью и, по слухам, даже с немецким кронпринцем, сыном Вильгельма II.