Со времени знаменательного открытия в пещере Массат палеонтологам удалось обнаружить огромное множество предметов с похожими бороздками: среди них наконечники стрел, дротиков и копий и даже рыболовные крючки. Последние сомнения относительно их назначения рассеялись, когда ученые убедились в том, что наконечники стрел, которыми пользовались в прошлом веке африканские племена (а в некоторых областях Амазонии их употребляют до сих пор), снабжены точно такими же канавками. Доисторические яды, которыми первобытные охотники смазывали свое оружие, вероятно, не были сильнодействующими, и с их помощью нельзя было остановить на бегу врага или крупного зверя. Но если уж яд попадал в рану, то рано или поздно оказывал нужное действие.
Воображению рисуется такая картина: первобытные охотники ранили одной или несколькими отравленными стрелами большого лесного или северного оленя и гонятся за ним многие часы и даже дни, пока наконец желанная добыча не рухнет в заросли, обессилев от яда и потери крови.
За неимением животного яда человек пользовался растительными. Конечно, их воздействие было гораздо слабее, но хитрец-охотник все же терпеливо изготавливал необходимые снадобья. Ведь в то время оружие было еще довольно примитивным, и без яда наш предок никогда бы не смог одолеть крупного зверя, а значит, остался бы голоден и гол.
Бытует мнение, что использование ядов охотниками на заре цивилизации существенно нарушило природный баланс. Некоторые ученые полагают даже, что численность северных оленей, и по сей день еще обитающих в наших широтах, значительно сократилась, после того как охотники изобрели гарпун со специальной бороздкой для яда.
В древности люди применяли на охоте и на войне яды растительного и животного происхождения. Чаще всего они добывали отраву из растений, но сведения, которыми мы располагаем, скудны и отрывочны. Павел Эгинский рассказывает, что даки и далматы, проживавшие на территории нынешней Румынии и восточном побережье Адриатики, смазывали наконечники стрел вытяжкой из растений под названием Helenum и num. Современной науке идентифицировать их не удается. Данный яд, попав в кровь, мог привести к смерти, хотя само растение вполне годилось в пищу. Как сообщают Аристотель и Плиний, кельты, проживавшие по соседству с даками, тоже применяли на охоте какие-то ядовитые вещества. Наши почтенные авторы именуют их весьма расплывчато: «отрава». Эта «отрава» оказывала на животных парализующее воздействие. Охотники добивали раненого зверя и спешили удалить поврежденную часть туши, пока яд не распространился по всему телу: отравленное мясо считалось несъедобным.
Страбон, имевший еще более смутное представление о токсикологии, указывает, что некое дерево семейства фиговых с плодами, напоминающими капитель коринфской колонны, выделяет смертельно ядовитый сок, которым смазывают стрелы. На этот раз знаменитый географ не ошибся: Ficus toxicaria действительно принадлежит к семейству фиговых, и сок его ядовит. Многие охотники, в том числе галлы, применяли также белый морозник, который называли соответственно «оленьей травой». Иногда они добавляли к ней ядовитую вытяжку из древесины тиса.
На охоте использовали также и более действенные яды животного происхождения. Их высоко ценили скифские лучники — гроза древности. Аристотель, а вслед за ним Теофраст, рассказывают, каким способом добывали змеиный яд. Наиболее эффективным считался яд самок, вынашивающих детенышей. Их ловили и несколько дней подряд вымачивали, пока тела пресмыкающихся полностью не разлагались. Затем наливали в маленький котелок немного человеческой крови и, накрыв его крышкой, закапывали в навоз. Когда кровь сгнивала, на поверхность выступала сыворотка: ее-то и добавляли к змеиным останкам. Вполне вероятно, что эта аппетитная микстура, попав в организм человека, вызывала сепсис и немедленную смерть.
В своей «Географии» Страбон упоминает и о другом странном яде, который применяли кавказские сваны: «Люди, раненые этими отравленными стрелами, умирали от одного их запаха». Овидию, примерно в то же время сосланному на берега Босфора, не раз доводилось сталкиваться с отравленными стрелами и дротиками, смазанными кровью и желчью гадюк. Поэт считал это оружие чрезвычайно опасным.