ГЛАВА VI
К ДИКТАТУРЕ МИРА
Все маленькие японцы учат это в школе не менее трех веков: самой важной битвой в их истории, а ведь битв в ней было много, является сражение при Сэкигахаре в 1600 г. Оно произошло в одном из тех горных ущелий, которые в современной префектуре Гифу связывают Канто и Кансай, Восточную и Западную Японию. По европейскому календарю был октябрь (20–21), и шел дождь. Более 200 тысяч воинов, напрягая все силы, убивали друг друга, по преимуществу холодным оружием, стоя более двадцати четырех часов в грязи, и ни одна сторона никак не могла получить решительного преимущества над другой. С одной стороны находился Иэясу, с другой — сын покойного Хидэёси, и каждый лагерь призвал многочисленных союзников, часто самых титулованных. Бой мог бы длиться до полного истощения сил, если бы Иэясу еще во время сражения не сумел совершить удачную сделку: когда 21 октября он добился присоединения к себе нескольких даймё, сумевших тогда нанести жестокое поражение противнику, судьба битвы резко изменилась — Иэясу победил.
С той предусмотрительностью, в отсутствии которой его никогда нельзя было упрекнуть, в 1601 г. он конфисковал и раздал верным людям лены, обладание которыми могло бы дать опасное могущество тем, кто был не слишком предан Токугава. Таким образом, Иэясу сделал свои расчеты и решил уменьшить число независимых ленов, чтобы избежать неудобств, связанных со слишком большой раздробленностью, а также избежать кратковременных и непрочных союзов, заключению которых способствовало существование независимых ленов; отныне лены будут уже не личными региональными владениями, пусть и крошечными, а административными единицами, куда будут назначаться представители центральной власти. В ходе этой рационализации и концентрации административных и судебных функций тысячи солдат — в том числе мелких вассалов, которые должны были сами выбирать, возвратиться ли им к земле, то есть стать снова крестьянами, или согласиться на воинскую должность у более могущественных сеньоров, чем они, — остались без дела и без господина. Они пополняли собой массу неприкаянных вояк, внезапно выброшенных из системы и не имевших никакого источника дохода, — ронинов; трагедия этих отставников — в Японии, в отличие от современной Европы, не получавших никакой пенсии, — лет через пятьдесят станет сюжетом одной из самых прекрасных пьес в театральном репертуаре столицы сёгунов, Эдо.
Официально Иэясу должен был представляться воплощением снисходительности и величия, к чему его обязывала должность сёгуна, на которую в 1603 г. его назначил император в знак признания его таланта. Чтобы показать свое великодушие, Иэясу в том же году согласился отдать руку своей внучки побежденному при Сэкигахаре — лестный брачный союз, залог мира для Хидэёри, военное и политическое положение которого было крайне незавидным, а для Иэясу также способ выказать благородство, воздав должное отцу своего противника, гениальному и очень удачливому покойному Хидэёси. Что касается девушки, то она, как и всякая наследница видного рода, была принесена в жертву политике. Прошло несколько лет, внешне мирных. И все-таки настало время, когда случилось неизбежное: Иэясу счел, что Хидэёри оказывает ему недостаточное уважение. Был ли это просто предлог или за этим стояло что-то реальное, но Иэясу нашел повод осадить замок Осаку, предоставленный для Хидэёри в качестве резиденции после битвы при Сэкигахаре.
Крепость окружили в разгар зимы 1614–1615 гг., что было редким случаем, тактической новинкой. Атмосфера уже не способствовала терпимости, как политической, так и религиозной. Этой же зимой разрушили церкви, построенные в Киото, как и всё, что могло бы стеснять действия нового правительства. Вскоре у Хидэёри, оттесненного в последние бастионы его горящей крепости, не осталось иного выбора, кроме самоубийства, и Иэясу вступил в развалины замка, который он в конечном счете сжег. Потом, поскольку чувства и даже законы родства всегда уступали у него властолюбию и мстительности, Иэясу бестрепетно велел отрубить голову сыну Хидэёри — то есть собственному правнуку, — которому было всего семь лет, в то время как его шестилетнюю сестренку — правнучку Иэясу — немедленно отослали в монастырь. Призрак Хидэёси, должно быть, перевернулся у себя в гробу или у себя в аду: его потомства, которого он так желал и которое так любил, больше не было и, следовательно, оно больше не бросит тень на Токугава. И однако парадоксальным образом с этого акта самого лютого насилия начались два с половиной века существования режима, давшего стране благо, которое в Японии составляло еще большую редкость, чем в других местах, — мир.
Историки всегда неправы. Если они занимают время кратким рассказом о событиях или обращают внимание, что та или иная фигура в тот или иной момент волей-неволей смогла повлиять на ход вещей, их тут же обвиняют в запутанности и сравнивают их работы с беллетристикой, будь то любовные романы или детективы. Если они, напротив, пытаются выявить главные направления, определить системы, которые, на их взгляд, существовали в то время, читатели кричат о казенном языке, об утопизме, о манипулировании фактами для подкрепления своих политико-философских измышлений. Эпоха Эдо особенно подходит для этой жестокой игры. Таковая начинается с самого определения этого периода, обоснованность которого спорна, потому что императоры в конечном счете по-прежнему царствовали в Киото. Да, но какой смысл строить хронологию на смене персонажей, которые уже не имели никакого непосредственного влияния на события? Или надо, как часто настаивает современная тенденция, крепко привязаться к стреле времени и просто скользить вместе с ней сквозь века? Да, но эти века соответствуют христианскому летоисчислению, по которому сегодня ведут общий отсчет времени для событий, имеющих всемирное значение; в эпоху Токугава в Японии никто не мог и не хотел знать, какова сейчас дата по христианскому церковному календарю, как, впрочем, и что это вообще такое. Таким образом, в любом случае историки делают свой выбор не от хорошей жизни. Надо также признать, что сама природа правительства Токугава не упрощает им задачу. Так что оно собой представляло?