1) Масштабное насильственное переселение на север обитателей центральной Японии. Документированное количество таких переселенцев составляет: для первой половины VIII в. — более 1800 дворов, для второй половины — более 19 тыс. дворов. Переселенцы были освобождены от несения трудовой повинности (в связи с невозможностью или малой продуктивностью рисоводства ирригационные сооружения в областях обитания эмиси не возводились), но несли воинскую повинность, поскольку этот регион рассматривался как северная граница Ямато.
2) Дифференцированная политика по отношению к самим эмиси, а именно поощрение тех, кто признавал суверенитет государя Ямато и вооруженное подавление непокорных. «Политика пряника» включала в себя устройство пиров, раздачу подарков, пожалование рангов и государственных наград кунъи вождям. Кроме того, эмиси, признававшие верховенство двора Ямато, были освобождены от налогообложения, но привлекались для строительства крепостей и в качестве пограничных стражей. Вместо принятых в собственно Ямато налогов эмиси доставляли дань (морскую капусту, лошадей, шкуры) в Нара или же местным чиновникам. Эта дань имела скорее не экономическое, а символическое значения и служила выражением покорности.
3) Переселение части эмиси с севера в другие регионы Ямато (исключая внутренние провинции). Пожалуй, эта мера наиболее ясно указывала на планы власти по культурной и экономической ассимиляции эмиси.
Ассимиляция хаято
Политика Ямато по отношению к хаято на юге Кю̄сю̄ характеризовалась в целом тем же комплексом мероприятий, но с одним существенным дополнением: интеграция хаято в общеяпонскую культуру (культуру Ямато) была более полной, что, вероятно, было связано в первую очередь с полноформатным развитием заливного рисоводства в этом регионе. Жестоко подавленные восстания хаято 713 и 720 гг. были фактически последними их выступлениями против японского господства, после чего отношения японцев с обитателями южного Кю̄сю̄ перешли в политическую и экономическую плоскость.
Весьма показательно, что если племена хаято оказались окончательно покоренными уже в начале VIII в., то на севере Хонсю̄ только сёгунат Токугава (XVII-XIX вв.) окончательно «замирил» местное население. До этого на протяжении всего средневековья граница между Японией и не-Японией фактически проходила по реке Коромогава (совр. префектура Иватэ).
Восстания на севере Японии, связанные, как правило, с нежеланием участвовать в трудовых мобилизациях и строительных работах, периодически вспыхивали на протяжении всего VIII в., и японцы неоднократно снаряжали против эмиси военные экспедиции. По сообщению источников, наиболее многочисленный экспедиционный корпус насчитывал не много не мало 100 тыс. чел. (!) (что, впрочем, вряд ли следует понимать буквально).
Постепенно активная военная деятельность по покорению севера Хонсю̄ пошла на убыль, что отчетливо проявилось после отмены в 805 г. очередной экспедиции. Двор Ямато фактически оставил попытки насильственной интеграции севера, и объектом его «цивилизаторской» деятельности стали менее удаленные районы. Изменение политики в отношении эмиси вполне вписывалось в общую тенденцию культурной эволюции, характеризовавшуюся нарастанием интровертности. Более полное развитие эта тенденция получила в период Хэйан, характеризовавшийся в целом мирными процессами освоения внутреннего пространства и значительной потерей интереса к внешнему миру.
Крепнущее государственное самосознание Ямато проявлялось во многих областях. Перед правителями Ямато стояла трудная задача: создание «цивилизованного» (по китайским и корейским меркам) государства, т. е. включение Ямато в сложившийся дальневосточный мир на равноправных (как минимум) основаниях при сохранении собственного «лица».
Весьма символичным с этой точки зрения было изменение титула правителя. Если ранее правитель Ямато именовался о̄кими (японское чтение китайских иероглифов «великий ван», что предполагало вассальные отношения с Китаем), то в конце VII в. (вероятно, в правление Тэмму) стал последовательно употребляться китайский астрологический термин тянь хуан (яп. тэнно̄), обозначавший небесного императора или же Полярную звезду. В Японии в соответствии с местными культурными традициями, актуализировавшими в первую очередь генеалогическую семантику, данный термин понимался прежде всего как «сын Неба».