Отплясывая и кувыркаясь на подмостках театра, черти давно потеряли свое устрашающее воздействие и окончательно подорвали авторитет владыки ада. Не только в театре, но и во всем народном творчестве дьявольская сила лишалась своего былого мистического значения и превращалась в объект постоянных насмешек. Здоровая житейская ирония раньше всего коснулась тех космогонических персонажей, которые не охранялись церковью, с тем чтобы, высмеяв чертей, со временем перейти к высмеиванию богов.
Теофиль и дьявол заключают между собой договор, причем дьявол действует с осмотрительностью опытного городского ростовщика. Он говорит:
По договору Теофиль получает чины и богатства и за это должен жить «по кривде», не молиться богу, не помогать бедным, не проявлять смирения, кротости и доброты, одним словом — стать бессердечным, черствым эгоистом, заботящимся и жизни только о самом себе. Выслушав увещания дьявола Теофиль говорит:
В тот момент, когда договор уже скреплен печатью, душа Теофиля продана и отступиться от клятвы нельзя. Кардинал решает вернуть опальному эконому его богатства и сан, так как обнаруживается, что «честнейшего клирика» низко оклеветали. Но уже поздно.
Проходят годы. Выполняя дьявольский договор, Теофиль превращается в лицемерного, злого и жадного князя церкви. Он цинично сознается:
Кардинал в ужасе от такого признания, он восклицает:
А между тем черт тут был вовсе ни при чем. Рютбеф в характере Теофиля, продавшегося дьяволу, не изображал ничего инфернального. Эта фигура вполне заурядная и типичная, таких жестоких и лицемерных попов, как Теофиль, зрители, окружавшие сценические подмостки, встречали в жизни не раз.
Совершив много дурных дел, рассорившись со своими друзьями, Теофиль через семь лет вдруг раскаивается. Новое душевное состояние наступает внезапно. Оно мотивируется не внутренними переживаниями героя, а традиционной необходимостью привести каждого грешника к покаянию. Рютбеф, как и все его современники, показывал душевные изменения не как единый противоречивый процесс, а как серию обособленных психологических состояний. Промежуточные психологические звенья опускались, и изображались только совершенно цельные чувства и определенные помыслы, являющиеся конечным результатом сложных душевных движений.
«Безумец жалкий я!» — восклицает Теофиль и, кляня самого себя, молит пресвятую мадонну простить его прегрешения. Мадонна, в память о прошлых добродетелях Теофиля и видя его полное раскаяние, решается помочь бедняге. Она призывает к себе сатану:
Трудно сказать, что делали во время этой сцены зрители — проникались трепетом, созерцая победу мадонны над дьяволом, или весело смеялись, видя, как пресвятая дева с ловкостью рыночной торговки отчитывает и колотит хитрого мошенника дьявольской породы. Последнее кажется более вероятным.
Отобрав договор у дьявола, мадонна отдает его Теофилю и заканчивает свое поучение моралью:
Таким образом, злоключения Теофиля приводят к дидактическому выводу о вреде богатства, гибельно влияющего на добродетель. Наибольшей глубины и формального совершенства жанр миракля достигает в пьесе «Чудо богородицы с Амисом и Амилем» безыменного французского автора XIV века. Сюжет этого миракля настолько усложнен, что дает возможность разделить действие на акты. Но, в отличие от более поздней драматургии, в миракле акты являются не звеньями в общей цепи драматических событий, а обособленными и сюжетно замкнутыми эпизодами, способными на самостоятельное существование. Миракль начинается с появления Амиса, который ищет уже семь лет своего двойника — товарища Амиля. Он сталкивается с пилигримом, который говорит Амису, что видел на дороге юношу, совершенно похожего на него. Через мгновение Амис и Амиль встречаются.