Гельцер не понимает и осуждает попытки протестантских миссионеров отторгать греков от их отечественной веры. «Я должен назвать, — говорит он, — совершенно нелепой англо-методистскую или, точнее, американскую идею обратить греков и армян в протестантское исповедание». Гельцер при этом обращает внимание на то, каких ничтожных результатов достигла даже могущественная Римская церковь в течение восьмивековой пропаганды ее учения в Греции. Такую же участь он предсказывает и протестантскому прозелитизму. У греков и армян, говорит он, Церковь есть по преимуществу дело национальное. Кто обращается в протестантство, тот разрывает связь со своим народом, а это для грека есть нечто почти нестерпимое. Да разве в сердце грека, замечает путешественник, возможно влить пренебрежение ко кресту, как суеверному явлению, как хотят того кальвинисты? Для грека крест есть знамя христианства, и он тем более тяготеет к этому символу, чем более турки ненавидят этот последний. А почитание Богородицы?.. Почитание это, окутанное поэтической дымкой, настолько срослось, заявляет Гельцер, с народным греческим духом, что грек охотнее примет ислам, чем обратится в такое вероисповедание, которое лишит его поклонения всесвятейшей Богоматери. «Я должен признаться, — пишет протестантский ученый, — что противодействие греческого духовенства навязчивой миссионерской деятельности не только понятно для меня, но я и вполне оправдываю такое противодействие». Сильно сказано и верно! Затем этот же писатель прибавляет: «Не следует, однако же, думать, что греческий народ лишен внутренней (глубокой) религиозной жизни. Вопли об окаменении и закостенелости Византийской церкви распространяют в большинстве случаев те, кто знает эту Церковь только кабинетным образом, лишь из книг. Я решительно объявляю, что вследствие моих личных наблюдений и сношений с греческим духовенством и народом я пришел в этом отношении к совершенно другим заключениям». Sehr gut!
Весьма интересны мысли и наблюдения Гельцера по вопросу о политической роли России в Турецкой империи. Он пишет: «Когда я прибыл в Константинополь, то, принимая во внимание события последних годов (конечно, здесь имеется в виду многошумное пилигримство Вильгельма II по Востоку. — А. Л.) и суждения немецких газет, я ожидал, что Германия в самом деле занимает очень блестящее и прямо доминирующее положение на Босфоре. Но, кажется (?), я обманулся». Германия только после затруднений и борьбы с турецким правительством достигает тех или других результатов. От турок ничего нельзя получить путем просьб и учтивости; на них можно действовать только настойчивостью и решительностью. Одна Россия, по его словам, умеет обращаться с турецким правительством как следует. Когда Гельцер выразил перед одним знатоком Востока удивление при виде могущественного влияния русских в Турции, то услышал такое объяснение: «Посмотрите на русских, они страшно смелы, а потому они и могущественны в Турции. Если турку вежливо говорят: любезный господин, исполните просьбу, с которой я почтительнейше обращаюсь к вам, — турок подумает: этот человек — ничтожество, иначе он не был бы так скромен, его можно и пинком угостить. А русский не станет так разговаривать с турком, он скажет: «Эй, малый, сделай вот то-то, да и скорей, или же я твою морду разобью до крови». Турок подумает: а ведь это, должно быть, очень знаменитый и очень сильный человек, иначе он не был бы настолько груб, — и ответит: конечно, милостивый государь, я сделаю все, что вам угодно. Видите, вот тайна русского господства», — сказал в заключение собеседник Гельцера. Затем наш путешественник приводит примеры очень энергичного образа действования русских в Порте. Во время избиения армян (в Константинополе) русский посланник отправил чиновника Максимова в султанский дворец и приказал ему заявить следующее: «Если побоище не прекратится, то через 24 часа явится русский монитор и станет бомбардировать дворец». Угроза подействовала, и убийства, которые находили себе поощрения в турецкой администрации, прекратились. Другой случай. Когда в столице Турции распространились известия о массовых убийствах (среди армян) в Ване (und Charput), то тогдашний посланник Нелидов отправился в Илдыз-киоск и бросил в лицо султана следующие слова: «Это вы дали приказание начать кровопролитие». Само собой, что падишах начал отрицать эту мысль, и затем между ними произошло препирательство. Посланник: «Я имею об этом сведения из первоисточника». — «Но это неправда». — «Мой источник такого качества, что в правдивости известия не может быть сомнения». — «Да кто этот ваш источник?» — «Ваш первый секретарь». Тотчас на сцену явился этот секретарь, и султан спросил его — действительно ли он сообщал подобное известие посланнику. Первому секретарю, таким образом, предстояло решить для себя вопрос: что́ для него страшнее — русские или Абдул-Гамид, и, недолго думая, он сказал, что Нелидов говорит правду. Так ли, не так ли происходят дела в столице Турции, мы лично этого не знаем; но все же рассказы Гельцера очень любопытны. И немец от изумления даже рот раскрывает… При всем том Гельцер прямо заявляет, что влияние России в греческом мире и вообще на Востоке можно признавать лишь благотворным. Он даже выставляет и раскрывает такой тезис: «Устранение русского влияния на Грецию (Греческое королевство), — устранение, достигнутое в минувшее время усилием Англии и Франции, есть несчастье для Греции».