Епископы рассматриваемой эпохи почти совсем забывали о своих архипастырских обязанностях. Они любили заниматься политикой и совершенно погрязали в житейских попечениях. По выражению Ратера Веронского, епископы тех времен хотели лучше оказываться звероловами (охотниками), чем учителями, охотнее являлись дерзкими, чем кроткими, хитрыми, чем простыми; они желали, чтобы их считали за Маккавеев, а не за епископов. Те из епископов, которые не помышляли о денежной наживе, на взгляд своих собратий, представлялись людьми бесполезными. Очень много отступлений от существенных предписаний, касающихся духовного звания, встречаем в духовенстве, принадлежащем к каноникам. Чем больше существовало правил, предписаний и ограничений, положенных относительно каноников, тем менее жизнь этих лиц сообразовалась с утвержденными нормами. Каноникат по своей идее должен был выделять известное число лиц, приписанных к этому учреждению, — выделять из ряда прочих как образцы благочестия. Но на самом деле в большую часть эпохи X и XI вв. ничего такого не видим. Каноники должны были жить жизнью, близкой к монашеской жизни, должны были помещаться в одном доме, обедать и спать вместе, не иметь никакой собственности, все время отдавать богослужению и делам христианской любви. Но этот идеал не осуществляли каноники X и XI вв. Так, в большей части итальянских капитулов каноники имели частную собственность. Но это не единственная черта, свидетельствующая об упадке канониката. Об общежитии каноников в большинстве случаев и речи не было. Каноники жили не в общежитии, а в городе или поместьях, как и другие свободные люди. Духовными своими обязанностями они совершенно пренебрегали, за них все делали или их викарий, или другие духовные лица. Часто они жили не одни, а с женщиной — женой или же блудницей — и с детьми, и грабили, что можно было грабить. Рассказ о деятельности епископа Варина (1003–1020 гг.) свидетельствует, каких трудов стоило заставить каноников отказаться хотя бы от неузаконенного сожития с женщиной.
Подобно каноникам, и монашество X и XI вв. представляло больше всего отступлений от иноческих, утвержденных Церковью, правил. У монахов рассматриваемого времени оставалась лишь одежда, отличающая их от прочих людей, а дух иноческий почти исчез. Все стороны монашеской жизни одинаково извращаются. Труднее всего было для итальянских монахов соблюдать умеренность в пище и питье и воздержании языка. Посты не соблюдались, а если некоторые монахи и довольствовались рыбой и вином, то однако же употребляли их в таком количестве, которое являлось полным нарушением устава. Монахи нередко позволяли себе устраивать роскошные пиршества, на которых неумолчно слышались мирские разговоры, непристойные шутки, рассказывались пикантные историйки. Некоторые из монахов не любили сидеть дома, а бродяжничали. Таких бродячих монахов в насмешку называли «немыми собаками, разучившимися лаять». В теории монашеский чин считался великим делом. Принятие монашества называли вторым крещением; рассуждали так: кто принял монашество, тот должен на всю жизнь неизменно оставаться в этом звании. Но на практике нередко случалось, что монахи без стеснения покидали монашеский чин. В XI в. встречаем следующие примеры: один римский монах, получивший воспитание в монастыре и давший обет умереть в монастыре, — преспокойно его покидает, когда ему прискучила иноческая жизнь; Дамиани свидетельствует, что бегство из монастырей в мир достигло больших размеров; некоторые монахи слагали свой сан для того, чтобы сделаться епископами (что тогда считалось несовместимым): так поступил епископ Торбиболийский. Некоторые монастыри только по имени были монастырями: подвижники в них жили так же, как живут миряне. В одном небольшом монастыре (Maguzani) настоятель жил один, без братии; вместо монахов с ним жила женщина и родственники. Все они питались за счет обители. Вообще настоятели монастырей своим поведением подавали своим подчиненным соблазнительный пример. Многие аббаты, по замечанию Ратера Веронского, хотели быть только господами над монахами, а сами монахами быть не желали. У того же Ратера находим следующие замечательные слова: «В этот железный век кто́ может управлять монастырем, не причиняя себе опасности? Или, точнее сказать: кто́ в одно и то же время может быть и аббатом, и монахом?» Много было таких аббатов, которые омирщились подобно своим епископам и небрежно смотрели за монахами и монастырем. Беральд, фарфасский аббат (в конце XI в.), сам одевался в роскошнейшие одежды, а монахов оставлял ходить в жалких рубищах. Тодин, аббат Монте-Кассино (в начале XI в.), так мало заботился о монахах, что даже в самые торжественные праздники не выдавал им вина, необходимого для совершения Евхаристии. Если он хотел кого-либо из монахов исключить из числа братии, то он просто распоряжался, чтобы таковому не давали есть, и приказывал вытолкнуть его на улицу. Трансмунд, с детства воспитывавшийся в знаменитом монастыре Монте-Кассино, славившемся прекрасными дарованиями и образованностью своих насельников, сделавшись аббатом Богородицкого монастыря в Тремити, позволял себе следующие удивительные вещи: виновным перед ним монахам он вырывал глаза, а одному из них урезал язык. Само собой понятно, что при существовании таких жестоких начальников монахи не могли оставаться спокойными. Возникали бунты монахов против своих аббатов. Подчиненные не питали доверия к своим начальникам. Каждый, даже неважный поступок аббата монахи, по недоверию, старались истолковывать не в его пользу. Когда на исходе XI в. один аббат, по имени Иероним, слишком усердно стал списывать различные книги, то монахи, не доверяя его любви к книгам, были уверены в том, что со всеми этими книгами Иероним когда-нибудь убежит от них, чтобы добыть себе место епископа. Между собой монахи жили тоже не как следует. Современник Рамуальда, простой и смиренный монах Валерий, считался в своем монастыре за сумасшедшего, и одни из его собратий били его по щекам, а другие выливали на его голову грязную воду или помои, насмехались над ним и бранили его. — При таких условиях монашеской жизни нет ничего удивительного в том, что в течение X и XI вв. немало итальянских монастырей находилось в полнейшем запустении.