М. Соловьев в самых мрачных чертах изображает так называемое Святогробское братство. О нем автор пишет следующее. В прежнее время Иерусалимской церковью управляли не сами патриархи, проживавшие в Константинополе, а «наместники, за которыми была учреждена целая система явного надзора и тайного шпионства. Около Святого Гроба из этих пришлых греков мало-помалу собралось многочисленное братство, захватившее в свои руки заведование святыми местами, доходы и управление Церковью в духе Фанара. Святогробское братство, составленное исключительно из греков, представляется учреждением чрезвычайно своеобразным. В него вошли, кроме должностных лиц патриаршего управления и соборного духовенства, все иерархи Иерусалимской церкви (С. 78–79). Святогробское братство не имеет устава, канонически учрежденного, не составляет монастырской общины и не входит в состав Иерусалимского синода: оно сплочено только единством греческого происхождения своих членов, прикосновенных к участию в пользовании доходами от св. мест, состоящих в их заведовании, и в силу сего в руках его сосредоточились все церковные дела Палестины (С. 80). Если православные туземцы арабского языка составляют живую, чудом сохраненную древнюю народную основу славной некогда Иерусалимской церкви, то Святогробское братство является паразитным существом на этом организме, которое желает прикрыться имевшим прежде законное местное значение греческим характером иерусалимского клира, ныне утратившим смысл. Опыт достаточно доказал, что патриарх-грек не может, не отрекаясь от греческой идеи, упразднить братство с его зловредными традициями и преобразовать свою церковную область на народных началах» (С. 92–93). Автор решительно выражает мысль, что братство это должно быть упразднено. — Анонимный автор книги «Новые поборники…» находит, что все подобные рассуждения г-на Соловьева лишены основательности. «Устав Святогробского братства, — говорит он, — настолько же каноничен, насколько канонично высшее русское церковное управление. Святогробское братство в полном смысле составляет общину, члены которой и по переходе на служение к другой Церкви не разрывают связь со Св. Гробом. Что касается греческого происхождения членов братства, то оно состоит из греков не со вчерашнего дня и не с нынешнего века, а состоит с самого своего основания, когда греки приняли на себя перед всем православным миром охрану величайшей христианской святыни. Как ни сплочено Святогробское братство единством греческого происхождения, к чести его следует сказать, что оно во всякое время принимало в свою среду православных инородцев. В числе святогробцев были и русские, и сербы, и грузины, и болгары, да и сейчас есть сербы и болгары» (С. 46–47). Задачу Святогробского братства и вообще высшей иерархии в Палестине нельзя указывать в том, чтобы они заботились о духовных нуждах арабов — это не главное дело. Иерусалимская патриархия обязана своим учреждением тому, что в пределах ее совершилось вочеловечение и страдания Спасителя; учреждена она ради этой исключительной ценности ее области, которая, составляя самое ценное сокровище Православия, и вверена патриарху и находящемуся в его ведении клиру (Святогробскому братству), и ни за кем другим не признано право самостоятельно распоряжаться в св. местах» (С. 124–125).
Вопрос о значении местного палестинского христианского населения — арабов и об отношении греческой иерархии к ним в Палестине составляет один из тех пунктов, где разногласие двух рассматриваемых нами авторов достигает особенной яркости и энергии. Г-н Соловьев пишет: «После арабского завоевания (Палестины) Иерусалимский патриарх остался единственной христианской властью в Палестине, но отношение его к пастве существенно изменилось. Сплошное христианское население Палестины исчезло, сохранившись чудом в горсти православных (т. е. арабов или, точнее, обарабившихся греков), геройски остававшихся верными Христу среди жестоких притеснений и всеобщего отступничества, но эти немногие остатки приняли арабский язык. Иерусалимская церковь раскололась на две половины: высший клир из греческих островитян и их потомков, питавшийся от храма, и туземных христиан, церковные нужды которых пребывали в забвении. Поистине изумительна стойкость этих туземных православных, не берегомых пастырями, угнетенных мусульманами и оставшихся верными вере отцов. Стали необходимы священники, принадлежащие к туземному племени, владеющие арабской речью и т. д.» (С. 72, 80). Но греческое духовенство Палестины не показывало никакой рачительности относительно христианского арабского населения, по утверждению г-на Соловьева. Когда русское Палестинское общество явилось в Св. Землю с желанием прийти на помощь православной патриархии, «оно нашло из 30 церквей только 9 в исправном виде; местные школы для туземцев существовали только номинально; больница была только в Иерусалиме. Содержание священников в селениях выдавалось неисправно и в нищенском размере. Умножались и росли только доходные заведения для паломников, выстроенные патриархией и святогробцами» (С. 147). Анонимный же автор книги «Новые поборники…» нисколько не разделяет ни оптимистических взглядов г-на Соловьева на палестинских арабов, ни пессимистических его взглядов на деятельность иерусалимской иерархии в этом случае. Самих арабов аноним рисует людьми жалкими, заслуживающими лишь презрения. «Об изумительной стойкости в Православии горсти мнимо-арабов лучше было бы не упоминать: твердые в вере не отказываются и от своей национальности (эллинства). Вот, между прочим, какой отзыв о стойкости мнимо-арабов дает патриарх Никодим. «Иноверная пропаганда поддерживается характером местного населения, которое легко идет на денежную приманку». А вот другой отзыв, заимствованный из иностранных источников: «Характер арабов, для которых деньги — бог, показал мне путь, по которому я должен был действовать» (из отчета латинского патриарха). «Перемена религии у туземцев Палестины и Сирии вещь весьма обыкновенная и составляет результат корыстолюбия и любостяжания. Какое исповедание больше платит, к тому больше и идут» (из греч. газеты «Неологос»). В. Н. Хитрово, секретарь Палестинского общества, так характеризует арабов: «Если ему выстроят дом, омебелируют, все это подарят, он все-таки протянет руку и попросит бакшиш за то, что принял подарок. Араб спит с протянутыми двумя руками. Если бы у него их было десять, он бы все их протянул — был бы тем (по исповеданию), кто больше ему даст, и до тех пор, пока другой не даст больше»» («Новые поборники…». С. 49–51). Что касается храмов у арабов, «то если они и пришли в плачевный будто бы вид, это уж никак не по вине патриархии, а в виду явной и недобросовестной беспечности самих туземцев, которые не хотят содержать ни священников, ни храма. А между тем на всем Православном Востоке, кто же, как не сама паства, содержит архиереев, духовенство, богадельни и больницы? На каком же основании для туземцев Палестины все эти учреждения должна содержать патриархия?» (С. 124). Аноним не находит также оснований возлагать попечения о школах для арабов на палестинскую иерархию. «В то время, — говорит он, — как «поборники Православия» осуждают патриархию в недостаточном устройстве школ в Палестине, Православное Палестинское общество в седьмом отчете признает, что для местного населения школы, как женские, так и мужские, не составляют сознательной потребности. Это, скорее, для них предметы роскоши или подражания. Чтобы школа действительно приносила пользу, безусловно, необходима здоровая народная литература, которая могла бы питать вышедшее из школы поколение. Такой литературы на арабском языке не существует; отсюда понятно, что раз выйдя из школы, ученик скоро забывает все то, чему он в ней учился. Ввиду такого положения, собственно, потребности в школе нет» (С. 67). Автор доказывает, что и сами арабы равнодушны к школе: даже богатые между ними не дадут денег ни для устройства школы, ни для ее поддержания, а детей своих они без всякого смущения отдают в какой-нибудь французский пансион в Бейруте или еще где-нибудь.